Владимир остро посмотрел на своего заклятого врага:
– Она не только это наделала.
Глаза Белояна закрылись, голова откинулась. Дружинники с
трудом подняли грузное тело, понесли вчетвером из палаты. Владимир повернулся к
колдунье. Она выпрямилась, даже глазом не повела в сторону обнаженных мечей,
натянутых луков.
Владимир сказал медленно:
– Похоже, что и всю магию ты сожгла на такой перелет. В тебе
силы не больше, чем у мухи на морозе… Зачем?
Она вскинула красивую бровь. Голос прозвучал совсем
спокойно, с насмешливой иронией:
– Это мой главный противник.
– Знаю.
– Разве могу, чтобы он вот так… трусливо ускользнул от нашей
схватки?
Владимир покачал головой:
– Похоже, от тебя… не ускользнет.
– И никто не скажет, что я стала сильнейшей лишь
потому, что этот дурак дал себя побить каким-то двум захудалым магам из
какого-то Царьграда! А так бы я повергла его в честной схватке, растоптала
бы его мощь, заставила бы упасть к моим ногам, согнула бы…
Она часто дышала, глаза сверкали, высокая грудь бурно
вздымалась. Дружинники по взмаху руки князя опустили мечи, а лучники упрятали
стрелы в колчаны.
– У тебя еще будет такая возможность, – сказал он
напряженно.
На ее красивом лице появилось слабое удивление. Большие
глаза отыскали черные глаза Владимира. Несколько мгновений они ломали взглядами
друг друга, наконец она сказала насмешливо:
– Я вроде бы и не просила даровать мне жизнь.
– А я и не дарую, – ответил он сухо. – Хоть
ты, спасая своего врага, спасла моего друга… но для державы что такая мелочь,
как наши жизни? Твоя жизнь и свобода в неприкосновенности не потому…
Она бросила холодно:
– Догадываюсь.
– Вот и хорошо. Возвращайся в свой чертов Искоростень…
Когда-то я приду и сожгу его дотла, со мной будет Белоян… Тогда-то и скрестите
свои силы. Я тоже хочу, чтобы он победил тебя так, чтобы ты знала свое
место, женщина! И чтоб все видели, что побеждаем благодаря своей мощи, а
не потому, что дура сама сунула голову в петлю!.. Дать коней? Как я понимаю,
возвратиться в том же гнилостном огне силенок не хватит?
Она несколько долгих мгновений смотрела в его сильное хищное
лицо. Взгляды скрестились, дружинники вздрогнули, когда в воздухе вспыхнули
синеватые искорки, словно сшиблись незримые мечи.
– Благодарствую, – сказала она медленно. – Честно
говоря, не ожидала. Но если ты уж так уверен, то я лучше бы легла спать.
К утру наберу сил для обратного прыжка.
Он поморщился:
– Уверенность в своих силах и дурость – не одно и то
же. Почивай, но только не в моем тереме! Я лучше ядовитую змею положу себе
в постель, чем тебя оставлю в одном доме с собой.
Она молча взглянула в ту сторону, где четверо дюжих
дружинников укладывали Белояна на носилки, наспех составленные из копий. «Двое
чертовых гордецов, – подумал Владимир зло. – Знаем мы ваши поединки».
Сердце сжалось с такой болью, что в глазах потемнело, а в
черноте заблистали звезды. В ушах прозвучал мелодичный смех, тихий голос,
проступили нечеловечески прекрасные глаза…
Он шумно вздохнул, видение померкло. Превозмогая себя, бегом
догнал Белояна, его несли медленно и торжественно, стараясь не трясти, пошел
рядом.
– Что ты хотел сказать? Я же видел…
– Они слабее, – прошептал Белоян. – Но не в силе…
у ромеев войск больше, чем во всех наших княжествах, вместе взятых. На каждый
наш меч могут выставить сотню!.. И не богатством сильнее, ибо могут златом
вымостить все дороги Киева, а серебром – все земли княжества. И не
знаниями, ибо их маги хранят в своих библиотеках все записи, начиная с потопа…
а поговаривают, что и допотопные сохранились!
Владимир шел рядом, хмурился:
– Но мы ж победили?
– Да, но не умом, не умом…
– А чем, счастьем?
– И не счастьем, что есть лишь слепая удача, что
мудрого может миновать, а дурню выпасть… Мы победили своей… ну, русскостью,
если можно так сказать.
Белоян закусывал губы, каждое слово давалось с трудом,
Владимир чувствовал, что надо бы отстать, но не утерпел, переспросил:
– Чем-чем?
– Русскостью, – повторил Белоян хриплым шепотом, он сам
вслушивался в придуманное им слово. – Тем, чего нет у хитроумных ромеев,
нет у расчетливых германцев, нет у ко всему обрыдлых вепсов… Умом нас не
понять… Ведь расчет магов был безошибочен! Изощренные в интригах, они сплели
сложнейшую сеть, тоньше паутины и прочнее дамасской стали! Паутину, из которой
не вырваться и самым умным, самым мудрым, самым талантливым. Ибо как ни глубоко
проникают мыслью волхвы Новой Руси, но царьградские царедворцы, надо признать,
умеют заглядывать дальше. За их плечами опыт, которого нет у молодой Руси.
Владимир поправил на нем плащ, дружинники чуть замедлили
шаг, чтобы князю поспевать рядом с его другом.
– Ну-ну, но почему же тогда от них только пух и перья?
Белоян, к изумлению Владимира, дернул губой, устрашающе
показав клыки, что означало слабую улыбку:
– Не благодаря нашей мудрости, не льсти себе. Но и не
глупости, конечно… А благодаря тому свойству души, которое ромеям было
свойственно давно… очень давно, еще когда один из аргонавтов по имени Визант
основал маленькое городище, что разрослось до нынешнего Царьграда… Но у них это
ушло за века, а у нас… мы сами сейчас аргонавты… В их безукоризненных
расчетах не было, что Рагдай, оставив женитьбу, бросится на помощь Залешанину.
Не было того, что Залешанин бросится на помощь незнакомому воину… Не было
Яродуба, что получил огромные владения, но не мог вынести смерти убитой его
рукой девушки… Ратигай, убив отца по их наущению, должен был попасть в их
власть… Они не понимают, почему смерд, которого ты послал, не польстился на самую
красивую куртизанку Царьграда… Им ни за что не понять поступок Рагдая… Потом,
потом я тебе обо всех расскажу…
Он закашлялся, изо рта брызнула кровь. Закрылся ладонью,
пережидая кашель. Владимир кивнул дружинникам:
– Отнести в малый терем. Трое пусть охраняют дверь… Нет,
лучше крыльцо. Мне чудится, что в его горнице будет и лекарь… каких свет не
видывал, и охрана.
Белоян поморщился, сказал громче, голос можно бы назвать
смятенным, если бы Владимир верил, что медведя может привести в смятение
женщина:
– На сильного всегда найдется… не сегодня, так завтра,
более… На хитрого – хитрейший, на мудрого – мудрейший… Потому падет
Царьград, он весь на хитрости да коварстве. И мы, пока живем не по
холодному уму, а по сердцу… пока выше всего честь и доблесть – Руси быть и
цвести!
