Сама по себе новая религия, нетерпимая к любому мнению,
помимо всего, требовала искоренения любого язычества. Но учение Христа –
одно, а сама церковь – другое. Даже если бы в ряды первосвященников и
высших иерархов церкви не влились маги и колдуны, все равно ей пришлось бы
считаться с могучим старым миром. А так, служа новому учению, маги
потребовали, чтобы оставили в покое тех собратьев, что не приняли новое учение.
Это книжники и чудаки, не принявшие жестокие реалии нового мира, пусть доживают
свой век, они не угроза. А вот польза от них быть может…
Сейчас был как раз тот случай, когда стоило не просто
поискать мелких чернокнижников, чем займется этот священник – для него это
лишь проверка на крепость веры, – а патриарху пора обратиться к верховному
магу.
Башня архимандрита Василия была высока, едва ли не выше всех
остальных. Раньше принадлежала верховному магу, но магия объявлена нечестивой и
богомерзкой, башню собирались вовсе снести при торжестве учения Христа, однако
дальновидные отцы церкви спохватились вовремя… Кто-то догадывался, что дело
нечистое, но мало кто знал, что отцами церкви стали как раз те из магов, что
вовремя поняли силу нового бога, перешли на его сторону и потому успели
захватить все ключевые места в новой огромной нарождающейся организации.
Новый бог отрицал начисто любые чудеса, что затрудняло
внедрение в народ веры. Простому народу нужны доступные ему и зримые чудеса: он
не мог понять, чем священник, рассказывающий со слезами умиления о мощи своего
бога, сильнее простого деревенского колдуна, способного отогнать грозовую тучу
от их села к соседскому, вылечить своих коров или наслать мор на приезжих?
Первые священники все же творили чудеса, тем самым укрепляя
мощь Христа. Они были объявлены чудотворцами, хотя только узкий круг отцов церкви
знал, что это были маги в церковных ризах. Постепенно церковь укреплялась, в
магах надобность отпала, но все же полностью их не истребили, не вытеснили.
Так, на всякий случай.
Патриархи уже магии не знали, но правая рука, архимандрит по
дальним приходам, обычно покровительствовал изолированным общинам старых магов.
А эту башню, выстроенную знаменитым магом древности Зокреном, потом
верховным магом всего Востока, он занимал сам. Для кого-то это казалось блажью,
но лишь самые близкие знали, что он и был верховным магом всего Востока.
Легкий ласковый ветер шевелил волосы, чувствовалось дыхание
близкого моря. Верхняя площадка под открытым небом достаточно просторна, а вид
отсюда открывался на весь Царьград. Справа виден Золотой залив с множеством
кораблей, самых разных, а зачастую столь удивительных, что иной оглядывался
пораженно: как на таком чудище плавают?
Он с жадностью вдохнул свежий чистый воздух. Чувствовалась
влажная соленость моря, теплого и ласкового, даже словно бы донесся запах
горных цветов… хотя горы далеко, а весь Царьград внизу пропах рыбой,
нечистотами, пряностями, душистыми маслами, и только здесь воздух чист, как
улыбка юной девушки.
За каменным парапетом далеко внизу простирался самый
огромный и богатый город на белом свете, не зря прозванный Царьградом. Самый
могущественный город, в котором живут самые могучие правители, самые могучие
маги, самые талантливые полководцы и стратеги… Здесь все самое-самое.
Василий подставил лицо ветерку, грудь приподнялась, набирая
как можно больше свежего воздуха с запахом моря. В синей дали покачиваются
крохотные кораблики, толстые и узкие, под парусами косыми и прямыми, иные
только с веслами в два-три ряда, странные и причудливые, прибывшие из неведомых
земель… Все больше приходит с загадочного Севера. Совсем недавно там были
только непроходимые болота, но за последние две-три тысячи лет – что они
для империи? – болота подсохли, на их месте наросли дремучие леса, и там,
в чаще, не видя солнца, возникли странные и чересчур могучие люди, столь же дикие,
как и леса.
В груди потяжелело, даже яркий солнечный свет слегка
померк. Те дикие люди слишком быстро создают в своих непроходимых лесах
королевства. Крохотные, бедные, которых слепит блеск и богатство империи.
И они шлют дружины и войска на завоевание империи. Да, гибнут без счета,
но с каждым походом их мощь растет. А империя уже ничего к своей мощи
прибавить не может…
Высоко в небе он заметил красноватую точку. В размерах
быстро увеличивалась, не сдвигаясь с места. Василий понял, что двигается прямо
на него. Когда точка разрослась до цветного пятна, он различил быстро летящий в
его сторону ковер, а на ковре человека в цветном халате.
Ковер снизился над башней, на миг завис над полом, мягко
опустился. Василий вскрикнул гневно:
– Терн, ты что делаешь?.. Тебя могли заметить!
Человек, которого он назвал Терном, живо вскочил с ковра,
глаза смеялись.
– Царьградцы? Разве они варвары? Только варвары еще
сохранили дар любоваться сказочными закатами, нежными восходами. Варвары знают
сотни звезд, а взор царьградца устремлен только вперед, дабы не упустить
выгоды… Приветствую тебя, властитель. Я к твоим услугам.
Василий раздраженно отмахнулся, потому что прямо из парапета
неслышно выступил как тень немолодой человек в серой одежде, безликий и
неприметный. Лицо было коричневое, словно всю жизнь провел под жарким солнцем.
Василий всмотрелся, но так и не сумел увидеть ни глаз, ни рта, хотя вроде бы
человек как человек, никакого беспокойства, только всякий раз не мог вспомнить
облика этого человека, его имени, даже его слов.
– Приветствую тебя, – сказал он коротко, избегая
называть Василия по имени.
– И тебя, – кивнул Василий раздраженно, –
приветствую… достойный…
А про себя добавил, чего достоин этот дурак, блюдущий
свою кажущуюся независимость! Даже по имени не зовет, ибо имя архимандрита
означает царственность. Ну как такое перенести! Дурак совсем не видит, что их
не уничтожают лишь потому, что еще пользуются. Но с каждым годом все меньше…
Последние два мага поднялись снизу по ступенькам. Но хотя
отдувались, словно бежали снизу без остановок и отдыха, Василий догадывался,
что стража внизу вряд ли видела, чтобы кто-то входил в башню. А эти двое
коснулись разве что третьей ступени, считая сверху. У магов, которых
созвал, все еще побольше мощи, чем нужно, чтобы заставить плакать кровавыми
слезами икону Богородицы или сделать нетленными мощи умершего митрополита.
– Приветствую неразлучных Опинкла и Опанкла, – сказал
он с натужной веселостью. – Вы все еще верите предсказанию, что умрете,
если разлучитесь?
– Мы еще живы, – ответил уклончиво один из магов,
Василий не был уверен, Опанкл или Опинкл, чересчур похожи. – Ты хотел нас
видеть?
– Располагайтесь. – Он сделал широкий жест
рукой. – Где хотите, для вас не сложно создать себе условия по вкусу…
Оба мага, даже не переглянувшись, скромненько сели на узкой
лавке для троих. Они еще застали те времена, когда маги являлись в блеске
молний и грохоте ломаемых скал, великие и ужасные, окруженные ореолом, но
уцелели как раз потому, что сумели приспособиться к переменам.
