Он орал, брызгал слюной, но Владимир не слушал дальше, уже
зная, как было. При въезде через городские ворота стража интересуется, во
сколько приезжие купцы оценивают свой товар, дабы взять десятину. Иные хитрецы
занижают стоимость своего товара, тогда стражи по княжескому наказу тут же
вручают эти деньги, а товар забирают. Мол, на хитрую дупу есть хвост с винтом.
– Еще люди были? – спросил Владимир у воротника. –
Зрели? Вот и хорошо. Другим неповадно будет. Да и скажут, что все по закону.
Купец орал и брызгал слюнями, его утащили под руки.
Владимир, морщась, слушал гневные крики, что Киев больно много власти взял,
Искоростень еще себя покажет, на людях ездить нельзя…
Владимир хмуро смотрел вслед. Древляне на диво окрепли. Дань
платят исправно, но не забыли страшного разгрома, не забыли крови. Дети
рождаются со словами ненависти к Киеву. В дремучих лесах, за
непроходимыми завалами собирается, по смутным слухам, их дружина. Конечно,
с могучим киевским войском не тягаться, но у Киева и без того немало
врагов. Схватится Киев с кем-то, можно и в спину ударить…
…Священник Иван вышагивал через двор мощно, уверенно, бросал
по сторонам грозные взоры. Черная ряса, положенная по вере, поблескивала редким
шитьем серебряными нитями, на груди тяжело колыхался золотой крест неимоверной
величины. На цепи, что поддерживала крест, можно бы держать племенных быков.
В руке длинный посох из слоновой кости, навершие из золота, а сам посох
затейливо украшен тонкой резьбой, поблескивают разноцветные камешки, коим нет
цены.
Владимир наблюдал с крыльца насмешливо и враждебно. Ромею
только одного не удается достичь, чтобы простодушные славяне провожали его с
открытым ртом: дебелости. У славян слово «худой» означает как тощего, так
и больного, а если про кого с одобрением говорят, что поправился, то это и
выздоровел и потолстел… Иван же хоть и не худ, напротив – высок и крепок
телом, но дурное мясо все никак не нарастает на сухое, жилистое тело.
Поросята с визгом шарахнулись от корыта, а у коновязи
тревожно заржали и попробовали оборвать повод кони. Через двор наперерез попу
шел тяжелый, как три медведя, Белоян. Священник ускорил шаг. За воротами его
ждала крытая повозка. Толстый, как копна, гридень молча отворил перед ним
дверцу, вскарабкался на облучок, и повозка укатила.
Легкий запах зверя донесся до крыльца раньше, чем подошел
Белоян. Владимир невольно подумал, что волхв стал зверем, чтобы стать еще
больше человеком, но… не возьмет ли звериная природа верх?
– Опять с какой-то гадостью? – спросил он.
Белоян ревниво кивнул вслед укатившей бричке:
– К боярам… То крестины, то отходная.
– Пусть всяк молится тому, – ответил Владимир
неприязненно, – кому хочет. На справедливости любая держава стоит.
– Так-то оно так… Но христиан все больше. Народ прост,
боярин или смерд: их надо ошеломить, ошарашить. Хоть чудом, хоть золотым
крестом в пуд весом. А чтоб народ простой зрел величие и богатство
христианской церкви, надо все цеплять на себя… Я тоже видел их церкви!
Идет такой поп в золотой рясе, морда – во, пузо – во, сразу видно,
что сытно живет. Ряса шита золотом, бычью шею гнет золотой крест еще поболе,
чем у этого, кадило… или что там у них, тоже из чистого злата, на голове
золотая шапка, хитро писанная златым шитьем, даже с каменьями в конский каштан
размером…
– Это не поп, – возразил Владимир, морщась, –
митрополит или патриарх…
– Все одно. Народ зрит богатство, ахает, падает на колени.
Встречают по одежке! А недостаток ума можно прикрыть велеречием,
рассуждениями. Их же учат, как уходить от правды. Вот и переманивают дурней…
А так как любой народ состоит из дурней, умных везде мало, то…
Владимир раздраженно отмахнулся:
– Ладно тебе. Не пройти здесь чужой вере. Лучше погляди, как
там в Царьграде?
Белоян поколебался:
– Силы у меня уже не те… Больно выложился, когда чашу
добывал. Накоплю малость, тогда. А пока о самой чаше. Я ж ее принес
вовсе не затем, чтобы богатырей твоих мордой по столу… Хотя стоило бы.
А затем, чтоб ты сам увидел, на кого можно положиться, а кто не человек, а
так… похвальба в сафьяновых сапогах. Одни старые богатыри чего-то стоят, но
тяжелы на подъем, на подвиги уже не тянет. Молодежь растет быстро, но ее уносит
на дальние заставы во чисто поле, славы и добычи искать…
Владимир нахмурился, потеребил чуб. Золотая серьга тускло
поблескивала, а крохотные искорки от рубина хищно простреливали полутьму,
перемигиваясь со звездами, такими же острыми и колючими…
– Чашу пробовали только в Золотой палате. Но еще больше
богатырей в Серебряной! А во дворе вовсе не счесть, пусть не таких
знатных.
Волхв огляделся по сторонам, поманил его пальцем под укрытие
бревенчатой стены. Владимир подошел, спросил с издевкой:
– Уж не стрелы ли печенежской страшишься?
– Дурень ты, – ответил волхв. – Печенеги –
друзья, к тому же надежные. А вот твои бояре, терема на той стороне…
Я тут прикрылся от их ушей, видишь?
Он повел дланью, Владимир вздрогнул. Над ними стал видим,
трепеща крыльями, полупрозрачный нетопырь. Крохотные, как бусинки, глаза горели
красным. Огромные уши шевелились.
Владимир сказал торопливо:
– Убей!
– Надо ли? – ответил волхв с неудовольствием. –
Все равно не слышит…
– Убей!!!
Волхв щелкнул пальцами, из ладони вырвался короткий слепящий
свет в облике копья. Нетопырь пискнул и рассыпался коричневой пылью. Запахло
паленой шерстью… Владимир выдохнул с облегчением. Волхв сказал с непонятным
выражением:
– Странный ты… Целое войско чужих лазутчиков да разведчиков
терпишь в Киеве… да что Киеве – в детинце! – а тут трясешься как
осиновый лист.
– Тех я вижу насквозь, – буркнул Владимир. –
И вообще не люблю летучих мышей!
– А этих вижу я. Ну ладно, слушай, пока нового слухача
не подослали… На твоих богатырей надежды мало. Они пьянствуют да бахвалятся
подвигами. Что им древляне? Война опасная, а славы мало. То ли дело завалить
Змея, отыскать избушку Бабы Яги да сжечь, погнаться за Кощеем… О таких
песни складывают!
Владимир нахмурился:
– Что-то многовато этой нечисти. Не думаешь ли, что кто-то
насылает?
– Кто?
– Ну, какие-то колдуны или маги. Сеют порчу, заговорами
создают это… гадкое. Прямо из земли рождают, а то и прямо из заговоров. Тебе
виднее, что спрашиваешь?
Волхв подумал, покачал головой:
– Ты из Царьграда вернулся подозрительный, как грек. Это там
сеют порчу, гадят друг другу. Мы в необжитых землях! Тут чудовища жили с начала
времен. Это мы пришли на их земли.
Владимир поник, челюсти сжал, глаза невидяще уставились в
одну точку.
