– То-то мне старый Асмунд сказывал, что королевство создать
трудно, но удержать еще труднее. Но дать ему жизнь надолго – это уже почти
чудо… Недаром я в странствиях всюду видел развалины таких древних царств, что
дух захватывало. А чуб от страха поднимал шлем… А у нас соседи, что
только и глядят, как бы ухватить за горло, чудовища лесные и болотные, а тут
еще свои же богатыри шумят… Все золото отдал! А что делать? Моя
сила – в них. Но нельзя дать и на голову сесть…
Волхв сказал осторожно:
– А поступи так. Как ты сделал с варягами, что помогли
тебе захватить власть?..
Владимир развел руками:
– Те вовсе пытались захватить город! И власть мою не
признавали… Но ты прав, тут надо тоже сделать прополку. Самых горластых
отправить бы на свершение подвигов… Вернутся – хорошо, моя слава
упрочится, не вернутся – больше спокойствия. Где, говоришь, чудовища
лютуют?
Волхв вытащил из-за пазухи дощечки. Владимир не понимал
письмена, нанесенные чертами и резами, да еще подвешенные к линии, а не
посаженные на нее, но волхв заговорил, даже не глядя на записи:
– В Муромских лесах засел лютый Соловей-разбойник. Те
дороги перекрыты для наших купцов. Приходится объезжать, а это платить тамошним
князьям за топтание ихней земли. В днепровской круче поселился крупный
Змей. Мало того что крылатый, еще и огнем пышет! Повадился скот таскать, а
сейчас уже людей похищает…
Владимир бросил мрачно:
– Человечье мясо самое сладкое. Кто попробует, того на него
всегда тянет.
Волхв бросил на него предостерегающий взор:
– Я не воин, вкуса крови людской не ведаю. Или ты на
что-то еще намекаешь?
– Да что ты, – отшатнулся Владимир, – ты у нас
только по меду знаток, а мяса вовсе не ешь… Чтоб бабы, говоришь, не снились?..
Думаю, что скот начали беречь, вот оголодавший Змей хватает то, что изловит.
С голоду и кур красть будет. Хорошо бы туда отряд… а еще лучше, того же Сиявуша-крикуна.
Он силен, может и в самом деле побить зеленого… Что еще?
– Среди днепровских порогов лютуют дивные звери. Мало кто их
видел, ибо с берега не разглядишь, а кто видел вблизи, уже не расскажет. Зовут
их рухами, живут прямо в ямах на дне, что вырыли им страшные водовороты. Ну…
еще из-за дождей, что в прошлом году едва всю Русь не утопили, болота
разошлись, на лес наступают… Болотникам да упырям несть числа. Уже на берег
лезут, по лесу шастают. Кого ни попадя хватают. Мужики боятся за дровами
ездить, бабы перестали за ягодами ходить.
– Это нам пока не по силам. Ни днепровские рухи, ни
болотники. Туда надо целое войско… Даже войско не поможет. Леса
корчевать – другое дело. Тогда и болота подсохнут. А пропадут
болота – и болотникам конец. А что слышно с пустошью за Черным лесом?
Волхв разложил перед собой дощечки:
– Вот тут я изобразил… Избушку заметили охотники, но
подходить не стали. Сразу же назад, войту сообщили, а он прислал мальчишку к
нам. Что верно, то верно, раньше там Бабы Яги не было. Но кто знает, откуда
пришла? Может быть, переселилась всего на десяток-другой верст ближе к югу, тут
ее и заметили… Туда можно послать одного богатыря. Подумай, реши.
Владимир слушал невнимательно. Белоян перехватил
отсутствующий взор князя, тоскующий и одновременно злой:
– Ладно, ты вроде бы здесь, а душа твоя там… Все еще не
передумал?
Владимир скосил на него хищный, как у орла, глаз:
– Ты о чем?
– О щите.
Владимир буркнул:
– Я уже и кое-что сделал.
– Зря, – сказал Белоян сожалеюще. – Дров
наломаешь. Для того чтобы с царьградскими магами тягаться, надо голову иметь
побольше, чем твоя.
– Ведмедячью, что ли?
– Да хотя бы и медвежью. Я ж меч не таскаю с собой, у
меня голова свободная.
– Да и я не в зубах меч ношу, – буркнул
Владимир. – Что надумал?
– Пойдем, по дороге расскажу. У тебя где самый надежный
подвал?
– На заднем дворе подле оружейной. Там сейчас как раз держат
Залешанина. Того самого, что из-под стоячего подошвы выпорет, а лежачего
разденет так, что тот не заметит… Так говорят. Но и такие попадаются!
Белоян кивнул довольно. В маленьких медвежьих глазках
блеснуло злое удовлетворение.
– Он нам и нужен.
Глава 8
Возле сруба на колоде сидели трое. Все с топорами, один даже
в железном шлеме. Двое с бронзовыми обручами на лбу, что прихватывали волосы.
Самый старый, вислоусый воин с серебряным чубом на бритой голове, первым встал,
завидя князя, сдержанно наклонил голову.
Двое других, узкоглазый и широкоскулый молодой печенег или
берендей, а также простоватый парняга с пшеничными волосами и с синими, как
васильки, глазами, подхватились, когда князь наступил на их тени.
– Как зовут? – поинтересовался Владимир.
– Макгаген, Чейман и Корняга, – ответил старший,
похожий на викинга. – Корняга – это я.
– Вы что, братья? – удивился Владимир.
– Нет, но все в сапогах, – ответил старший гордо.
Двое сопели и бодро выпячивали груди. Владимир засмотрелся
на печенега, не только в доспехах русов, но и одежда чисто славянская, шлем
кован явно кузнецами Киева, даже сапоги не печенежские, с мягкой подошвой, а
с каблуком и железной опояской.
– Чейман, Чейман… Не сын ли доблестного хана Кучуга,
известного как отвагой, так и мудростью?
Узкоглазый воин подпрыгнул от счастья, что его заметил
великий князь. Глаза заблестели, он срывающимся голосом выпалил:
– Сын! Отец велел служить тебе верно и преданно, говорить
только по-русски, носить одежду русов… и чтобы…
Владимир кивнул, он уже слышал от Кучуга его заветное:
успеть повозиться с внуками, что будут неотличимы от русов, чтобы за свой народ
быть спокойным.
– Отвага заметнее, чем мудрость, но твой отец наделен и тем
и другим. Кого стережете?
Чейман повернул голову к Корняге, и старшой ответил сильным
звучным голосом:
– Свирепого татя и разбойника, неуловимого Залешанина!
Владимир оглянулся на Белояна:
– Видишь, что у меня за воины? Втроем одного стерегут!
А тот, поди, не только за семью засовами, но и к стене прикован. А то
и вовсе связан по рукам-ногам…
Белоян поморщился, а старшой сказал с обидой:
– Обижаешь, княже! Это же сам Залешанин!.. Ну, тот самый…
Его и в туе не влупишь, и в ложке не поймаешь. Попался как-то по дурости или
пьянке, теперь не упустить бы. Непростой человек! Говорят, глаза отводить
умеет, черной кошкой перекидывается.
Владимир снова покосился на Белояна. Тот скривился сильнее:
