– Ты хочешь, чтобы я начал шарахаться от своей тени?
– Просто будь осторожен.
– От всего не убережешься, – сказал Владимир, на горле
уже чувствовал чужие хищные пальцы. – А этот человек может быть всем.
Скажи лучше о чем-нибудь добром, не опасном…
Из открытых окон главного терема снова донесся взрыв хохота,
пьяных криков, звон разбитой посуды. Владимир не шелохнул бровью, а Белоян
прорычал с насмешкой:
– Тебе пора. Стол зовет.
– Надо, – ответил Владимир с досадой.
– Надо ли?
– Белоян… Ты же знаешь, что у русов пир – это больше
чем пир!..
Он толкнул дверь, оба даже остановились на пороге,
оглушенные после свежего ночного воздуха жаркими запахами жареного мяса, рыбы,
чеснока, восточных пряностей. В просторных сенях жарко и чадно, мясо жарят
не только в поварне, но прямо в Золотой палате, на виду у пирующих. Из палаты
выбегали отроки с пустыми блюдами, другие спешно вносили жареных лебедей, горки
перепелов, втроем занесли широкое дубовое блюдо, где лежал жареный кабан с
торчащим ножом в спине. Кабан был размером с коня, а нож – с меч-акинак.
Запахи жареного мяса и жгучего перца едва не сшибали с ног.
Палата огромна, но стены едва не трещат под напором пирующих. Княжеский стол на
небольшом помосте, там пируют избранные, а от него двумя рядами уходят через
всю палату еще столы. Богатыри и бояре сидят тесно на массивных дубовых лавках,
столы вбиты в пол, уже не перевернут в драках.
Рядом с пустым креслом князя смотрит в потолок высокой спинкой
такое же, только украшенное золотом и драгоценными камнями. На самом верху
укреплена корона из червонного золота, по ободку блещут крупные яхонты, а на
самом верху горит огромный изумруд, любимый камень князя. Это кресло жены
князя, но никто не помнил, чтобы в него опускалась хоть одна женщина.
Глава 2
Воздух в палате хоть топор вешай. Все красные, распаренные,
вино льется рекой, уже не столько в раскрытые пасти, как мимо, портки
промочили, на полу лужи от вина и блевотины, груды костей, псы уже не дерутся,
а обожрались так, что позволяют наступать на лапы, только бы не шевелиться…
Гвалт несносный, орут и перекрикивают друг друга, каждый бахвалится своими
подвигами, а чужих слушать не желает, кое-кто уже с окровавленными повязками:
видать, за время его отлучки хватались за ножи…
Стиснув челюсти, он несколько мгновений в полнейшем бессилии
наблюдал за буйством. Власть любого князя держится на мечах его дружины. Здесь
собрались сильнейшие, знатнейшие, за каждым старшим дружинником стоят его вои,
смерды, земли, даже племена, с которых собирают дань и привозят ему в Киев. Не
всю, конечно, часть по уговору остается на прокорм их собственных дружин.
Илью Жидовина бы, прозванного Муромцем, сюда, мелькнула
мысль. Тот не любит этих разряженных, мигом бы обломал рога. Супротив него
богатыря нет… Но Муромец сейчас на дальней заставе богатырской. Семь суток
скакать до Киева без отдыха. Да и можно попасть из огня в полымя: сам Муромец
не раз в пьяном угаре разносил кабаки, бил и калечил стражу, что пыталась
унять… Самому князю дерзко грозился уши надрать…
Добрыня мог бы справиться, но тот либо в Новгороде, либо
тоже с Муромцем на заставе. А Лешак, поповский сын, сам не справится. Да
тоже сейчас на заставе, от Муромца не отходит…
При виде князя богатыри заорали, вскинули кубки. Сколько же
вина в них помещается, мелькнуло в голове. Он широко улыбнулся, приветственно
вскинул руки – обнаженные до плеч, длинные и толстые, перевитые сухими
мускулами, настоящие длани воина.
По правую руку князя сидел сам Тудор Садмизович – начальник
всех берендеев на службе Владимира, немолодой, слегка погрузневший, но еще
способный вспрыгнуть на скачущего коня, пересесть на скаку на заводного, не
покидать седло двое, а то и трое суток. Он пихнул Владимира в бок:
– Что, лучше все-таки с батырами, чем с мудрецами?.. Ха-ха!
Владимир ответил красивым мужественным голосом то, чего от
него ждали:
– Мудрость к нам еще придет, когда головы покроются инеем.
А пока в жилах кипит горячая кровь – будем веселиться!
За его столом радостно заржали, снова вскинули кубки.
Взмыленные отроки сбивались с ног, едва успевая заменять пустые кувшины
полными. Бесконечный пир вспыхнул с новой силой, словно костер, в который
подбросили охапку сухого хвороста. Воевода Претич сам взялся прислуживать
князю, наливал ему в кубок, заботливо подвигал ближе братины с хмельным медом,
потчевал изысканными яствами. А когда старшие слуги пытались его заменить,
шугнул их, заявив громогласно, что это великая честь – служить столь великому
князю, как на поле брани, так и за пиршественным столом.
За Тудором дальше сидел Кучуг – печенежский князь на
службе у Владимира, далее разместились воеводы и знатные бояре: Волчий Хвост,
Байдук, Улан, за ними – варяжский ярл Якун, а из богатырей за княжьим
столом сидели Ратмир, Ян Усмович, Андрих Добрянков, Казарин, а также только что
явившийся с дальней заставы богатырской знатный богатырь Твердохлеб
Длиннорукий…
Стол для богатырей, менее знатных подвигами, накрыли во
второй палате, Серебряной, а в обширном княжьем дворе расставили столы для
простого люда. Пусть всякий найдет место за столом, обильное питье, без
которого на Руси не быть, и всяческую дичь, доставленную из дремучих окрестных
лесов.
В палату вошли и встали за спинкой княжеского кресла
два волхва: Стойград и Велетич. Оба многое умели и еще больше знали, могли
лечить опасные недуги, зашивать рваные раны, постигали движение звезд, а в
знании небесных сфер могли переспорить любых мудрецов Востока, но что простому
народу движения небесных сфер? Гораздо важнее, что волхвы зрели в земле клады.
Стойград на два заступа, а Велетич на все пять, так что нередко их сажали в
крытые повозки, возили по окрестным землям.
Можно бы, конечно, одного Велетича, но больно стар, тряски
не выносит, и как Владимиру ни требовалось закопанное золото скифов и других
древних народов, все же волхвов берег, а к полуразмытым дождями и ветрами
древним курганам волхвов доставляли в носилках из скрещенных копьев, как
раненых бойцов.
Правда, так удавалось добираться только до кладов,
закопанных простым людом или же разбойниками, а цари и полководцы свои
сокровища хоронили под землей глубоко, ни один волхв не узрит, а для того чтобы
скрыть следы, нередко копателей убивали, а по месту похорон прогоняли несметные
табуны коней, дабы копытами вбили в землю малейшие следы работ…
Тудор что-то принялся рассказывать Кучугу, похохатывал,
Кучуг то хмурился, то вскидывал брови. Владимир толкнул его локтем:
– Когда больше двух, говорят вслух.
Тудор мгновенно повернулся к нему всем грузным телом,
стремительный и быстрый, несмотря на дородность и годы:
– Да о козлах все речь!.. Не разумеет меня этот козел…
