– А кто тебе сказал, что он на воротах?
Залешанин опешил:
– Ты сказал…
– Я? Ничего подобного. Я сказал, что щит хранится среди
поддельных, чтобы враг не выявил подлинного. Но на городских вратах все
двенадцать поддельные!
Он кивнул, приглашая следовать за ним. Залешанин как
деревянный потащился сзади, спросил так же дубово:
– А где же… настоящий?
– Понятно где, – удивился Рагдай. – Во дворце
императора! Под надежной охраной.
Оказывается, ему везло гораздо больше, чем он думал. Рагдай
знал три дома, где мог укрыться, знал потайные ходы, язык и обычаи ромеев, мог
сойти за ромея с такой легкостью, что и сам чувствовал себя ромеем, но и то
где-то дал промашку, и его схватили. Залешанина же явно не принимали всерьез.
– А это значит, – сказал Рагдай напряженно, –
что у них что-то изменилось… Когда, говоришь, у тебя была последняя схватка?
Залешанин в задумчивости почесал в затылке:
– Да уже почти видел стены Царьграда.
– Вероятно, когда увидели, какой щит ты спер, решили
оставить в покое. А то и дорогу перед тобой расчистить до самого Киева,
чтобы добычу не потерял, не пропил, не проиграл в кости…
Залешанин нахмурился, кому нравится, когда тычут мордой в
свою же дурь.
– Что делать будем?
– Теперь они знают обо мне. Еще узнали, что и ты не помчишься
с подделкой в Киев. Всерьез возьмутся!
Он произнес это со странным удовлетворением. У него
было лицо человека, которому осточертела личина богатого ромея, руки чешутся
ощутить надежную рукоять меча, смыть позор петли на шее, услышать звон металла,
стук мечей по щитам, хриплый рев боевой трубы, свист стрел и победные песни
воинов.
– Делы…
– Перво-наперво, – сказал Рагдай вдруг, – смени
одежду. Вымойся!
– Ты чо? – обиделся Залешанин. – Ты мне не
намекивай, не намекивай… От самого как от коня прет. От деревенского коня, на
котором лес возят!
Рагдай смешался:
– Прости. Что ты везде обиду ищешь? Если хочешь подраться,
то я с удовольствием собью тебе рога. Пока они еще не рога, а так, рожки…
Сейчас же давай сперва добудем щит. А для этого…
– Для этого надо мыться? – спросил Залешанин свирепо.
Кулаки его сжались, сердце застучало чаще. Злая сила
наполнила мышцы. Он начал подниматься, глаза прицельно держали этого
благородного…
– За тобой следят! – выкрикнул Рагдай. Он отступил на
шаг, явно отказываясь от немедленной драки. – Маги следят, дурак!
– Откуда знаешь? – переспросил Залешанин. Он вспомнил
то странное ощущение чужого взгляда, когда висел на веревке, как кот на
хмельной лозе. – Если не врешь?
Рагдай подвигал носом:
– А почему от тебя так несет?.. Ты не девка, чтобы
умащаться благовониями.
– Это не я, – отмахнулся Залешанин.
– Это не ты?
– Это я, – сердито сказал Залешанин, видя указующий
перст Рагдая, – но мазался не я. Девка какая-то на улице предлагала купить
масло, я отказался. Но прилипла как смола, даже побрызгала на меня, чтоб я
убедился, какой запах… Ничо, но я покупать не стал!
Он гордо выпрямился, ибо зазорно настоящему мужчине умащать
себя запахами, от мужика должно пахнуть крепким потом, в этом его сила.
Рагдай развел руками:
– Еще не понял?.. Тогда просто поверь. Я дольше здесь
жил, бывал в разных переделках. Царьградские маги по запаху могут находить
человека, где бы он ни был. Даже могут видеть в своих волшебных зеркалах…
Залешанин снова вспомнил ощущение чужого недоброго взгляда.
Поежился, буркнул, отводя глаза, чтобы не увидеть торжества благородного
витязя:
– Если бы не ночка лунная…
– Что? – насторожился Рагдай. – Ты уже
сталкивался?
– Тыщи раз, – отмахнулся Залешанин. – И ничо,
жив. Но так и быть, помоюсь. Даже одежку сменю… если найдется что взамен по
моему росту.
…Выйти на улицу им позволили только поздно ночью. Да и то
трижды проверив и перепроверив ближние улочки. Залешанин лишь разок попробовал
спросить Рагдая, кто же их укрыл, но тот так зыркнул, что Залешанин тут же
прикусил язык.
В темной ночи слышно было, как вдали перекликались
стражи на башнях, стенах. Изредка вдали проплывал огонек, исчезал, словно
прихлопнутый огромной ладонью, загулявший прохожий свернул за угол. Власти
издали указ, что всякий ночью должен ходить с факелом, а ежели прячется в
темноте, то будет схвачен и брошен в тюрьму для выяснения. Говорят, что из тех
тюрем мало кто возвращался, так что ворье приутихло…
Трижды они проскальзывали мимо караулок, где полыхали
костры. Пламя причудливо подсвечивало снизу огромные колонны, статуи древних
богов, теперь объявленные статуями угодников. Залешанин засмотрелся на
исполинского орла, что был прикреплен к фасаду величественного дворца. Из
чистого злата, блестит так, что глазам больно, вот только две головы, да и то
смотрят в разные стороны, словно каждая говорит: глаза б мои тебя не видели…
Рагдай перехватил его взгляд, объяснил покровительственно:
– Гербом Римской империи был орел! Ну, была такая… Она и
сейчас есть, только у нее две столицы нынче: одна в Риме, другая – в
Царьграде. Так и зовутся: Западно-Римская империя и Восточно-Римская. Теперь
понял, дурень, почему у орла две головы?
Залешанин удивился:
– Кто ж этого не знает!
– Ну-ну, – поощрил Рагдай, он оглядывался с гордым
видом, словно это он подарил жалкому Царьграду такую глыбищу злата, –
почему?
– Урод, – объяснил Залешанин со знанием дела дураку,
что не знает таких простых вещей. – В нашем селе тоже как-то теленок
с двумя головами…
Рагдай стиснул челюсти и молчал всю дорогу. А Залешанин
на глазах оживал, ночь – его время, кровь играет по всему телу, ноги
просятся в пляс. Спать восхочет, когда петухи запоют…
– Ладно, – сказал он уверенно, – давай о деле.
Я с ворот что хошь сниму, но красть из дворца… Там же палат и горниц, поди,
больше, чем у киевского князя? Я даже там чуть не заплутал, когда вели к
тамошнему князю. Ну, который брата убил…
Лица витязя не видел в темноте, а ответ донесся не скоро,
холодноватый, словно выкопался из сугроба:
– А ты уже все знаешь?
– Нет, – ответил Залешанин. – Но такого еще на
наших землях не было, чтобы брат брата… Это уже от пришлых. Ты-то из славян или
русов?
– Славян, – ответил Рагдай тихо. – Но начали это
не русы. Когда-то пращур русов и славян… и каких-то еще народов, запамятовал…
мелких, видать… убил своего брата, а на вопрос бати: где брат твой, ответил:
что, мол, я – сторож брату своему?
