– Скорее небо упадет на землю, рыбы пойдут по суше, а птицы
зароются в норы, чем мы, гордые степняки, дети безбрежной степи, унизимся до
союза с нищим сбродом, пропахшим рыбой!
Белояну даже почудилось на миг, что между губ хана мелькнул
раздвоенный язык, но движение было настолько быстрым, что он только мигнул в
растерянности. Рука дрожала, когда снова попытался наполнить хану кубок.
– Ярл Якун совсем не нищий. У него злата…
Кучуг прошипел зло:
– Да какое у них злато? Едва где-то своруют, тут же в землю
зарывают. Что за вера, будто это приносит удачу? Народ на берегу Северного моря
туп, глуп, ленив и неповоротлив. Даже драться не умеют, а их викинги –
смех для гордого сына степей!
– Викинги захватили многие страны и стали там господами…
– Только потому, что теми землями побрезговали сыны
Степи, – отрезал хан надменно. – Что может быть лучше для настоящего мужчины,
чем мчаться на быстром, как ветер, коне, а степь чтобы мелькала под копытами,
ветер свистел в ушах, а впереди простор, простор, простор… У нас это в
крови, в крови даже у женщин. Потому только наши мужчины могут быть достойны
наших женщин…
– Только?
Хан коротко взглянул на Белояна:
– Ну, еще и немного славяне. Вы все-таки тоже общаетесь с
конями. Хотя, по чести говоря, это такое жалкое зрелище… Но викинги –
смех!.. Они же боятся лошадей. Ты хоть одного видел в седле? И я нет.
Викинги никогда не садятся на коней. А что за мужчина, который в бой идет
пешим, как корова? Да что в бой: к женщине, к другу, к соседу? А разве
можно охотиться не на коне?.. У нас ребенок спит в люльке, подвешенной к
седлу скачущего коня!
Внезапно к левой стороне головы Белояна словно приложили
глыбу льда. Он торопливо скосил глаза. Ярл Якун нехотя отвернулся, но Белоян
продолжал ощущать холодную волну ненависти, что шла от гордого вождя викингов.
– Огонь и лед, – пробормотал он потерянно. – Огонь
и лед…
– Что с тобой? – участливо спросил хан. –
У тебя руки трясутся, будто курей крал… Хотя медведи разве по курам
умельцы? Я слышал, вы все баб в берлоги таскаете… Оттого славяне все
такие… медведистые.
Темное небо нещадно блистало мириадами звезд, но
на востоке светлел виднокрай. Вот-вот в небе ликующе вспыхнут пурпуром
облака, а радостный алый свет поползет вверх по небесному куполу.
Внизу от ступенек кашлянул воевода Претич, деликатно
напомнил задумавшемуся князю, что властелины никогда не бывают без надзора.
Ступеньки чуть скрипнули, воевода дородностью гордится больше, чем победами в
походах, а густым голосом, старательно его приглушая, пророкотал:
– Надо слово молвить, княже.
Владимир спросил с безнадежностью:
– Опять неприятности?
– А как же иначе? – откликнулся Претич бодрым
голосом, но князь уловил напряжение и усталость. – Мы у самого края
мира! В обжитых землях нас так и зовут – украина белого света. Так
что нам драться каждый день… И если там, в старых землях, бьются друг с
другом, то мы пока что очищаем эти земли от чудовищ, леших, болотников, Змеев,
смоков, Кощеев.
Владимир отмахнулся:
– И друг с другом деремся, только шерсть летит.
А то и клочья. Что-то не говоришь сразу… Видать, в самом деле гадость
велика.
– Да нет, просто тревожно на кордонах.
– На каких?
– Да на всех. Как будто нас пробуют на зубок. Дня не
проходит без крови… Даже большой. А наши силы не так уж и велики…
Владимир оскорбленно вскинулся:
– Кому такое говоришь?
Воевода прямо взглянул ему в глаза:
– Человеку, который, в отличие от здешних бояр, что не слезают
с печи, побывал и у мурманов, и в набегах на западные земли, служил в
Царьграде, дрался в Степи… Пусть не все по своей воле, но многое зрел!
И знаешь, сравнимо ли твое княжество, пусть и великое, с мощью Царьграда.
Владимир отвел взор. Претич, похоже, пожалел, что задел
старую рану. Владимир глотнул комок в горле:
– Сейчас, да… Но я только что взял власть… Но сделаю все,
чтобы мои дружины могли смыть пот и пыль дорог в синих водах Дарданелл!
А в Царьграде на главной площади поставлю столб Перуна, отлитый из чистого
злата.
– Да-да, конечно, – торопливо согласился Претич. –
Но давай посмотрим на кордоны… По ту сторону Днепра лежат земли хазар… Сам
могучий каганат разгромил твой доблестный отец, яростный был воитель, но
остались каганы, кагановы дети, кагановичи… Вольются ли в твою Русь или же
возьмутся за свои кривые сабли? С севера блестят мечи норманнов. Они уже
захватили земли галлов, даже Париж, грабят Британию, только нас пока сломить не
могут… С запада бьются, истекая кровью, славянские племена бодричей и
лютичей, закрывая нас от императорской армии… Надолго ли хватит их сил? Если
германцы их сломят, то ударят в наши кордоны… С юга, как волны моря, бьют
в наши стены племена печенегов и других степных народов… Но хуже всего враг,
что совсем близко! Лишь Киянский лес отделяет нас от древлян, а за теми
вплотную расположена дрягва. И те и другие снова не признают нас! Грозятся
вот-вот прийти и сделать с тобой то же, что сделали с твоим дедом!
Владимир смотрел сумрачно:
– А налоги платят?
– Пока платят.
– Ну и оставь их пока, – рассудил Владимир. – От
слов до дела у здешних славян длинная дорога. Это не печенеги… Славянам нужно
время, чтобы разъяриться, пену пустить, рубахи на груди порвать. Правда, тогда
почище берсерков. Если идти на Искоростень, половину войска потопим в болотах,
пока доберемся. Пусть шумят…
– На что-то надеются, – предостерег воевода.
– Пока дань платят, – устало повторил Владимир, –
не обращай внимания. Со мной что только не обещались делать!
– А дрягва?
– Пусть и дрягва шумит, – отмахнулся он. – Мы
растем, матереем, входим в силу, а дрягва как сидела в болотах, так и
останется. Скоро перерастем ее так, что сами приползут на брюхе, чтобы мы
ненароком не раздавили, даже не заметив.
После ухода воеводы он еще долго стоял, всматриваясь в
неземной алый свет, что заливает с востока перевернутую небесную чару. Серый
дотоле мир мгновенно вспыхивал и становился разноцветным: серые деревья стали
зелеными, серые крыши радостно заблестели гонтой, а внизу неопрятные соломенные
крыши расцвели настолько радостным оранжевым огнем, словно из золота высшей
пробы…
Сзади дохнули в шею, он моментально развернулся, уже
чувствуя, как кинжал убийцы пронзит его спину. Страшная медвежья харя смотрела
укоризненно.
– Чего испужался?.. Это еще поглядеть, кто из нас страшнее.
Владимир огрызнулся:
