Он не успел договорить, как степняки завизжали так
пронзительно, что в ушах зазвенело, а Залешанин ощутил себя как муха в паутине.
Он закричал сам, стряхивая наваждение. Крик был таков, что едва не лопнули жилы
в горле, кони перед ним вздыбились в страхе, всадники бестолково махали
саблями, пытались удержать коней, а Залешанин с лютой радостью крушил палицей
все, что вертелось и ерзало на конских спинах.
Справа от себя слышал звон булата, крики, дикое ржание.
Голоса Рагдая не слышал, но люди кричали, хрипели под копытами, так что Рагдай
дерется молча, гордый, ну а как дерется, слышно по другим, что не такие гордые,
не такие благородные.
Когда степняки бросились на них в третий раз, Залешанин
впервые разглядел, что за их спинами не толпы ждущих, когда освободится место,
а оседланные кони. Некоторые уже с кровью на спинах. Оглянулся на Рагдая:
– Еще малость, и мы их затопчем!
Рагдай дышал тяжело, шлем потускнел, покрывшись вмятинами,
по лбу стекала струйка крови. На подбородке пламенел глубокий порез, кровь
капала густыми крупными каплями. Доспехи на груди тоже погнуты, на обоих плечах
булатные пластины слетели. На локте левой руки висит огрызок щита, меньше
половины. Меч стал похожим на пилу.
– Да? – прохрипел он. – А в наших дружинах
знаешь кого посылают вперед?
Залешанин невольно передернул плечами. Вперед всегда
посылают новеньких, чтобы учились драться. Заодно проверяют, стоя сзади, кто
отважен, кто трусоват, кто прет дуром, а кто норовит ударить хитростью…
А сами вступают в бой потом, если молодняк не справляется.
– Ничего, – прохрипел он люто, – кто сказал, что
не обломаем рога и этим?
– Я сказал, – ответил Рагдай. Он выплюнул сгусток
крови. – Вот что… Я сейчас прикрою этот проход, а ты давай скачи
один.
Залешанин ахнул:
– Ого, как тебя по башке шарахнули!
– Дурак, слушай, что тебе говорят.
– А ты?
– Я их задержу.
Залешанин хмыкнул:
– Будто тут нет другой дороги! Только и делов, что этот
камень объехать с другой стороны.
– Я их сумею задержать, – проговорил Рагдай, он
свирепел на глазах. Лицо его кривилось, он был бледен, словно превозмогал
боль. – Скачи!
– Но как же ты… – начал было Залешанин.
Рагдай заорал, бешено раздувая ноздри:
– Скачи, смерд!.. Щит надо довезти!
Залешанин огрызнулся:
– Отобьемся, так вместе! А не отобьемся… Я не
поскачу без тебя. К тому же они сразу погонятся за мной! На хрена ты им
нужен? Им щит подавай.
– Дурак, – сказал Рагдай с отвращением. – Они на
твой щит не взглянули! Значит, о нем не знают. Им велели нас перехватить, вот и
перехватывают. Заплатили за то, чтобы привезли все, что найдут… А что на
тебе? Портки – желтые спереди, коричневые сзади!
Залешанин обеспокоенно оглядывался на степняков. Вряд ли
разделятся, ибо с оставшимися такого богатыря не одолеть. Может быть, в самом
деле за ним никто не погонится. Даже обрадуются, что Рагдай остался один…
– Дурак, – гаркнул Рагдай ненавидяще. – Ты всего
лишь смерд, которому поручено отвлечение… Я догоню тебя!
– Но… как?
Рагдай поверг наземь двоих двумя ударами, перевел дух и
рявкнул:
– Я что, должен тебе при всех объяснять воинские
хитрости и уловки?
Залешанин в замешательстве попятился. Конь под ним, похоже,
тоже вошел в боевой азарт, оглядывался сожалеюще, вращал налитыми кровью
глазами и люто щелкал огромными желтыми зубами, ими только кости крушить, любой
пес позавидует. Ноги по брюхо красные, шерсть слиплась на боках, даже грива в
грязных красных сосульках.
Отъехав чуть, Залешанин придержал коня, оглянулся в надежде,
что за ним погонятся, а он покажет этим старшим богатырям, что и молодость
чего-то стоит, но все обрадованно лезли на одинокого Рагдая. Среди серых
неопрятных степняков, пусть даже в доспехах из конских копыт, золотая фигура
витязя выделялась, как солнце выделяется рядом с луной и звездами. За его мечом
не уследить, в воздух взлетают отрубленные руки, головы, обломки сабель,
разбитые щиты, и все время стоит дикий вой, полный уже не ярости, а страха и
ужаса, вой обреченных, которых, как овец, бросают на хищного волка…
Залешанин стиснул зубы, конь под ним перешел на галоп. Ну,
лесной волхв, ты не умрешь своей смертью, если этот доблестный витязь не будет
еще нестись с ним бок о бок на белом как снег коне навстречу кровавому закату.
Он запомнил, как копыта гулко гремели по незримой во тьме земле, страшно и
тоскливо кричала над головами неведомая птица… а впереди… впереди под заходящим
солнцем заблистают стены далекого Киева!
Но до Киева еще сотня верст…
Рагдай рубился страшно, но на сердце был смертельный холод.
Обречен, не вырваться, но от этой обреченности удары стали только точнее, а
силы расходовал так расчетливо, словно каждым движением руководил совет из
старых, опытных в рубке воевод. Кровь текла из мелких порезов, но серьезных ран
пока нет, сражаться может долго. А за это время этот телепень, нескладный
и неуклюжий, успеет добраться до реки… А в конце концов, если сильно
повезет, то доберется и до своей… как ее… забыл имя… Березки…
В груди кольнуло острее, чем если бы воткнули нож.
Только до его невесты уже не добраться.
Он перевел дыхание, отогнал расслабляющие тело и волю мысли.
Пальцы стиснули выскальзывающий из мокрых от крови пальцев меч. Здесь стою,
здесь останусь.
Он видел, как солнце переместилось ему за спину, потом на
лица нападавших пали багровые блики. День закончился, за спиной горел кровавый
закат. Старший из степняков орал, гнал вперед оставшихся воинов, те обреченно
бросались на страшного витязя, падали под его ударами. Он выглядел оранжевым
великаном на фоне горящего неба. Только лицо черное, глаза сверкают как звезды,
а меч блещет подобно пурпурной молнии.
На потемневшем небе проступили первые звезды, когда главный
всадник, ругаясь черными словами, сорвал с шеи амулет:
– Он неуязвим!..
Из амулета донесся далекий голос:
– Он уже изранен… Еще чуть…
– У меня не осталось воинов!.. Я прошу вашего демона!
– Еще чуть, – настаивал голос. – Демона можно
вызвать только один раз… Береги амулет для самого последнего случая…
Всадник сказал с яростным отчаянием:
– Это и есть последний. Мои люди уже страшатся его больше,
чем смерти!.. Иначе мы возвращаемся!!!
В глубине амулета раздался далекий протяжный вздох.
Всадник потряс, сжал, но камень был холодным как лед, хотя ладонь разогрелась,
как над костром.
