– Но... – пыталась протестовать Гейл, – это ваше...
– Мой дом не столь роскошен, как ваше бунгало, за которое с вас сдирают сотню в день, но мы переживем это и справимся. И вам не придется беспокоиться, что какому-нибудь ублюдку приспичит подкинуть свои вуду-куклы к вам в постель.
Глава 8
Когда такси отъехало, оставив Сандерсов и их багаж возле дома Триса, Гейл сказала:
– Ты думаешь, мы будем спать в кухне?
– Что ты имеешь в виду?
– Судя по всему, там всего одна комната. Он никогда даже не водил нас через переднюю дверь. Решетчатая дверь открылась настежь, и собака, подпрыгивая, бросилась по тропке к ним навстречу. Она встала в калитке, махая хвостом и повизгивая. В дверях появился Трис.
– Все хорошо, Шарлотта.
Собака повернулась и уселась в нескольких футах от них.
– Помощь нужна?
– Мы управимся.
Нагруженный двумя огромными чемоданами Сандерс открыл калитку и, сопровождаемый Гейл, прошел по тропинке к двери. У Гейл с обоих плеч свисало по кислородному баллону.
– А у вас, оказывается, есть мясо на косточках, и не такая уж вы худенькая, как кажется, – сказал ей Трис. – Эти баллоны – отнюдь не легкая ноша.
Он придержал решетчатую дверь и провел их в дом. Дверь открывалась в узкий холл. Пол был голый – широкие, полированные кедровые доски. Старая испанская карта Бермуд, растрескавшаяся, как пергамент, желтовато-коричневая, висела в раме на стене. Под картой стоял шкафчик красного дерева со стеклянными дверцами, заполненный старинными бутылками, мушкетными ядрами, серебряными монетами и пряжками от башмаков.
– Туда, пожалуйста, – сказал Трис, указывая на дверь в конце холла. – Отдайте мне эти баллоны. Они пустые или полные?
– Пустые, – ответила Гейл.
– Я заполню их от компрессора.
– У вас есть компрессор? – спросил Сандерс.
– Конечно. Ведь не могу же я бросаться очертя голову в Гамильтон, когда мне нужен баллон воздуха.
Дэвид и Гейл прошли в спальню. Она была маленькая, почти всю ее занимали комод и огромная двуспальная кровать. Кровать была площадью не менее семи квадратных футов и, очевидно, ручной работы: кедровые доски, сбитые вместе и натертые маслом, придававшим им глубокий темный цвет.
– Это его комната, – шепнула Гейл.
– Похоже на то. Как ты думаешь, что здесь было? Сандерс указал на светлое пятно на стене над кроватью. Картина или фотография висела там еще совсем недавно: белый чистый прямоугольник ярко выделялся на потемневшей стене. Они услышали шаги Триса в холле. Сандерс положил чемоданы на кровать.
– Мы не можем занять вашу комнату, – сказала Гейл Трису, который остановился в дверях. – Где вы будете спать?
– Там, – ответил Трис, склонив голову в направлении гостиной. – Я сделал диван, достаточно большой для такого монстра, как я.
– Но...
– Будет лучше, если я буду спать там. Я сплю неспокойно, а кроме того, говорят, храплю, как медведь гризли.
Он повел их в кухню.
Когда они проходили через гостиную, Гейл решила, что в доме жила женщина, хотя и не смогла бы определить, как давно это было. Именно эта женщина, по-видимому, и обставила дом. Большинство вещей отвечало вкусам Триса: корабельные фонари, медные патронные обоймы, старое оружие, карты и стопки книг. Но были и следы женского пребывания: подушечка ковровой ткани для иголок или, например, яркая цветочная ткань, которой были покрыты диван и стулья.
Картины на стенах главным образом изображали морские сцены. Было два светлых пятна – там раньше что-то висело.
В кухне Трис сказал:
– Я могу прямо сейчас показать вам, где находятся вещи, которые вам понадобятся. – Он выглянул в окно. – Как раз наступило подходящее время дня. – Он открыл шкафчик, наполненный бутылками с ликерами. – Выберите себе, что хотите. Я выпью каплю рома.
Сандерс занялся напитками, а Трис в это время показывал Гейл содержимое других шкафчиков.
– Можем ли мы внести свой вклад? – спросила Гейл.
– Если хотите. Пища здесь не проблема. – Трис улыбнулся. – Чувствуете себя так, как будто вас пригласили на вечер в гости?
– Нечто подобное. Скажите мне, что бы вы хотели на обед, и я начну трудиться.
– Время ужина. Я позабочусь о нем сам. – Трис взял стакан рома у Сандерса. – Мы начнем все завтра. Встретитесь с Адамом на пляже.
– С Коффином? – спросил Сандерс. – Он собирается нырять?
– Точно. Я пытался его отговорить, но ничего не вышло. Он все еще думает, что это его корабль, и мечтает доказать это Клоше.
– А он сможет?
– Вполне. У него есть пара рук, а нам понадобятся все руки, которые удастся раздобыть. Мы должны действовать со скоростью молнии, потому что Клоше быстро поймет, почему мы так торопимся, а после этого все станет очень рискованным. Еще одна информация об Адаме:
у него для рта есть застежка. Как только он ее закроет, ее никто не сможет открыть. Он получил хороший урок после того, как его избили.
– Когда у нас будут наркотики, – сказала Гейл, – что вы собираетесь с ними делать? Уничтожить?
– Конечно, но только после того, как у нас будут все ампулы до последней. Если бы мы начали разбивать ампулы по мере их нахождения и Клоше удалось бы узнать, чем мы занимаемся, он быстро покончил бы с нами. Тогда у него были бы все основания убить нас прямо на месте. То же случится, если мы начнем возвращать правительству партию за партией. Клоше увидит, что весь его план летит в тартарары, и он убьет нас просто для того, чтобы последнее слово осталось за ним. Но если мы начнем накапливать их... Лучший способ для нас оставаться живыми – это держать Клоше в надежде, что мы сделаем эту работу за него, собирая и сохраняя ампулы, а когда мы поднимем все, тут он и попытается отбить их у нас.
Сандерс заметил, что Гейл смотрит на него насмешливо. Сначала он не понял почему, затем до него дошло, что он улыбался, пока Трис говорил, – бессознательная улыбка выдавала странное волнение, которое он чувствовал. Дэвид переживал такое и раньше: у него сохранились чрезвычайно живые воспоминания о том, как он собирался прыгнуть с парашютом впервые в жизни. Это была смесь различных чувств: страх щекотал кончики пальцев, а шея и уши пылали от возбуждения; волнение ускоряло дыхание, вызывало головокружение, а предвкушение возможности сказать, что он действительно прыгнул с аэроплана, заставляло улыбаться. Тот факт, что он вывихнул колено во время прыжка, ни в коей мере не уменьшил его восторга, так же как и то, что это был единственный его прыжок.
Гейл нахмурилась, и он заставил, себя прекратить улыбаться.
