Русые волосы, коса толщиной в его руку падает до поясницы.
Ясные серые глаза, высокие скулы и несколько тяжеловатая нижняя челюсть, к тому
же, как и у него, вызывающе выдвинута вперед, что больше пристало мужчине.
Женщине же надлежит быть с подбородком, скошенным назад, глазами, потупленными
долу, на щеках милые ямочки, да и шаг чтоб не столь размашист…
Она на ходу отцепила зайцев. Добрыня проследил, как она
швырнула их на крыльцо. Ее глаза не оставляли сурового лица витязя.
— У нас гость?..
— Да-да, — льстиво заговорила старуха, — у
нас дорогой гость, доченька! Доблестный богатырь из-за леса…
— Добро пожаловать, — сказала девушка. —
Гость в дом — бог в дом. Меня зовут Леся, по-батюшке — Микулишна.
Сейчас сготовлю зайцев…
— Я уже пообедал, — прервал Добрыня властно, как
надлежит разговаривать с женщиной. — Твоя мать накормила досыта. Кстати,
мать, ты пойди погляди, как там мой конь. Овес у вас какой-то больно чудной. Не
захворает ли мой Снежок?
Старуха поспешно убралась. Леся чему-то улыбнулась, бросив
ей в спину короткий взгляд. Добрыне он показался брошенным вдогонку ножом.
Он сел на колоду, кивком разрешил сесть поблизости. Она
послушно опустилась на седальный камень, учтиво держа колени вместе,
ссутулилась, отчего ее груди не спрятались, а выдвинулись острыми вершинками.
Круглые плечи блестели, чистые и коричневые от солнца. На коленях белели следы
царапин, на правом темнела короста засохшей крови.
— Я приехал из Киева, — сказал он строго, —
где привыкли чтить старших. Побывал в других землях, везде чтят старших! Даже в
самых дальних заморских странах пришлось побывать. Князь посылал с красной
ложью в Царьград, насквозь прогнивший мир, но и там все еще чтят старших… или
хотя бы делают вид, что чтят! Всюду и везде караемы те, кто не чтит. Если ты
меня правильно поняла…
Она кивнула, не поднимая глаз. Голос ее был смиренным:
— Я поняла.
— Никто не смеет перечить старшим, — повторил он
властно. — А эта женщина тебе в матери годится!
Леся несмело улыбнулась:
— Не годится, а лезет в матери. Угораздило же отца
выдать меня за Лесобоя! Мы и пожить-то не успели, как его деревом задавило. А
эта ведьма тут же принялась мною помыкать…
Он вспылил, начал приподниматься, но вдруг его взгляд упал
на ее руку. В рассеянности, опираясь о глыбу седального камня, она водила по
ней пальцем. С легким щелчком отлетали чешуйки гранита, похожие на елочные, а
за пальцем осталась ровная дорожка, словно по нему с силой вели, нажимая изо
всех сил, раскаленным зубилом.
Ноги стали ватными, он снова плюхнулся на колоду. Сердце колотилось
учащенно, а глаза застыли. Леся рассеянно стряхнула с пальца пыль, застенчиво
улыбнулась. Взор ее был чист и светел.
Да что у нее за сила, мелькнула у него суматошная мысль.
Как, она сказала, по батюшке? Микулишна, Микулишна… Что-то знакомое… А если эта
Леся — дочь Микулы Селяниновича? Если в ней хоть частичка его
нечеловеческой мощи? Вот был бы позор на всю Русь, если бы отняла плеть да его
самого…
Из внезапно перехваченного горла он выдавил сипло:
— Ну, это ваши дела. У меня своих выше крыши.
Она вежливо наклонила голову, солнце играло в русых волосах.
— Золотые слова, витязь.
— Ну?
— Ты сам рек, — добавила она, — что тебя
посылали даже в дальние страны. А дурака не пошлют.
Еще и изгаляется, мелькнуло униженное. Явно же поняла, что
собирался дать ей трепку. Или не поняла? Все-таки женщина, а они все дуры
набитые.
Искоса взглянул в ее безмятежное лицо. На полных губах
играла улыбка, но серые глаза были чистые и наивные. Она проследила, как он
поднялся, сказала внезапно:
— А как ты думаешь выбраться?
Он буркнул, стараясь не встречаться с нею взглядом:
— Как и приехал.
— Да? — сказала она мирно, но у него по спине
пробежал холодок. — Ну, попробуй, попробуй.
— А что? — поинтересовался он все еще враждебно.
— Сюда много путников попадало. Но выбраться… пока ни
один не выбрался. Эта женщина… моя свекровь… она слишком хорошо ладит с лесной
нечистью. Ты заприметил ее синяки, по глазам вижу! Но невдомек, что пальцы то
отпечатались не человечьи…
Она умолкла на полуслове, проследив за его взглядом. Далекий
лес исчез, только верхушки странно зеленеют над облачно-серым полем. Туман
поднялся, и сколько Добрыня ни оглядывался, со всех сторон сейчас медленно
приближались высокие серые волны. Впереди двигались разлохмаченные клочья, за
ними наступало стадо плотно притиснутых одно к другому облаков, а дальше
ощущалась настоящая стена, серая и плотная, как гранит.
— Не люблю, — признался он. — Не люблю, когда
так подкрадываются!
Девушка кивнула:
— Ты прав больше, чем думаешь. Вместе с туманом в самом
деле подкрадываются разные… Не думаю, что сможешь отбиваться… долго.
Вот оно, мелькнуло в голове. Вот та мерзкая смерть, что
напророчена демоном.
Он опустил ладонь на рукоять меча:
— Сколько смогу. А отсюда нельзя удрать? Пока старуха
не вернулась?
— А это она возвращается, — пояснила Леся. —
И с приятелями. Мне удалось как-то украсть у одного из старухиных… нечеловеков
нечто. Но куда мне бежать? Если же отдам тебе, то мне уже не выбраться.
Туман приближался, Добрыня услышал странное хлюпанье.
Напрягая глаза, увидел, как сама земля под второй волной тумана прогибается,
наверх выступает гнилая желтая жижа. Если подойдет сюда, он окажется по колено
в болотной воде. Хорошо, если только по колено.
— Выберемся вместе, — предложил он торопливо.
— А потом? — спросила она печально. — Это
вам, мужчинам, перо в… и вольный полет! А женщина одна из дому выйти не смеет:
не принято. Нехорошо. Не по-женски. Вот если бы ты меня взял с собой…
Он ответил излишне резко, краем глаза следя за наступающей
волной:
— Да ты знаешь, зачем я еду?
— Да какая мне разница? Здесь тошнее смерти. Если
возьмешь, я не буду тебе обузой.
— Со мной опасно, — произнес он угрюмо.
— Ты думаешь, заживо гнить лучше?
Глава 8
Из глубины серой стены услышал шелест, словно гигантский рак
неспешно полз в его сторону, шурша костяным панцирем. Болото чавкало под
невидимыми лапами все громче. По хлюпанью определил, что в стене тумана
прячется множество нежити, слышно, как лязгают зубы, когти, скрипят суставы.
Нахмурившись, потащил меч из ножен, встал в бойцовскую
стойку, голову повернул в сторону опасности. Сам ощутил, что лицо стало
красивым и суровым, нижняя челюсть выпятилась еще дальше. А когда заговорил,
голос прозвучал как удар меча по наковальне:
