— Недостойно витязя!
— Что?
— Пользоваться женскими слабостями.
Из тумана протянулась в его сторону длинная лапа. Добрыня
сделал два быстрых шага навстречу. Коротко блеснуло лезвие. Звук был такой,
словно отрубил тонкую ветвь. Отрубленная кисть упала на землю, а Добрыня так же
быстро отступил, огляделся по сторонам:
— Так, эту гадость рубить не трудно.
— При чем тут женские слабости? — спросила Леся
печально.
— А что же?
— Ты можешь меня спасти! А ты бросаешь.
Он остановился в затруднении с поднятым мечом. Конечно, ей
здесь ничего не грозит, уже прижилась, но с другой стороны, что за жизнь в
таком лесу? К тому же, самое главное, ему осталось одиннадцать дней. А потом
она… да и он будут свободны. А она наверняка намного раньше.
Мокрое липкое нечто выметнулось из тумана. Меч встретил чудовище
в прыжке, руки слегка тряхнуло. Две половинки зеленого и перепончатого рухнули
справа и слева. Тут же его избитое тело само сделало полуоборот, чмокающий
удар, взлетели и кувыркнулись когтистые лапы. Слизь брызнула на руки. Рукоять
начала скользить в ладонях, а на губах ощутился гадостный привкус гниющего
мяса.
— Сог… ла… сен! — прохрипел он. — Беру с
собой!.. Но… с условием!
— Согласна на любое, — ответила она чересчур
поспешно.
— Я оставлю тебя в первой же веси!
— Согласна, — ответила она упавшим голосом.
— Тогда, — крикнул Добрыня, — где мой конь?
Оглушительный свист ударил по ушам как дубиной. Из тумана
вылетел ком грязи с тиной, шлепнулся в лоб, грязь потекла в глаза. Ослепленный,
чувствуя на губах вкус гнили, он отчаянно размахивал мечом во все стороны,
стараясь по чавкающим шагам определить, где враг.
В сторонке раздалось конское ржание. Снежок хоть и
усомнился, но прибежал на разбойничий свист молодой вдовы. Добрыня ощутил на
поясе сзади сильные руки. Женский голос прокричал в ухо:
— Хватайся за седло!
Когти и клыки вцеплялись уже со всех сторон. Доспехи
заскрежетали, он чувствовал, как острые зубы дернули за край кольчуги, едва не
свалив с ног. Острой болью кольнуло в бок, шею. Он сунул меч в ножны, обеими руками
вцепился в седло. Ноги поволоклись по грязи, загребая тину и ряску. За плечи
держали крепко, хватали за сапоги, за ноги. В ушах стоял крик, шум, плеск,
потом в глазах вспыхнул болезненно яркий свет. Как будто издали услышал свой
вопль. Свет тут же сменился чернотой, где страшно заблистали фиолетовые звезды.
Прямо в ухо прокричал женский голос:
— Да хоть лягни же…
Все еще вслепую, он схватил скользкое, с мерзким запахом,
задавил, еще хватал и ломал кости, пока в глазах не прояснилось. Он держал под
мышкой зеленую, облепленную ряской голову. Мелкие, как у рыбы, зубы вцепились в
кольчугу. В двух шагах Леся, залепленная зеленой ряской, удерживала под уздцы
испуганного коня, смотрела, как показалось Добрыне, со страхом и отчаянием.
Он сдавил, услышал влажный хруст, отпустил переставшее
трепыхаться тело. Кольчуга от самого ворота забрызгана зеленой слизью, на
сапогах налипла тяжелая, смердящая грязь, по лицу и шее ползет мерзкая жижа,
срывается тяжелыми липкими каплями.
Изогнутая стена тумана вздымалась, плотная и жутковатая, уже
в десятке шагов. Добрыня с облегчением понял, что они каким-то образом
очутились по эту сторону. Двух-трех болотных тварей, что успели ухватиться
мертвой хваткой, вынес на себе, вон растекаются слизью, как огромные жирные
жабы.
Леся сказала с бледной улыбкой:
— Нам бы поспешить…
— А что, погоня? — спросил он хрипло.
— Пока нет…
— Понял, — ответил он. — Я не хочу окончить
дни в болоте.
Только он сам понимал подтекст своих горьких слов, но Леся
бегом подвела коня, даже вроде бы пыталась подсадить. Добрыня нахмурился, за
это оскорбление надо убивать на месте, сам с усилием взобрался в седло,
протянул ей руку. Ее пальцы были мягкие, теплые, но он ощутил настоящую
крепость в тонкой кисти.
Конь пошел в галоп, деревья мелькали, как летящие навстречу
птицы. Постепенно земля загремела под копытами, затем стук стал таким сухим,
словно мчались по камню. Справа и слева замелькали сосны, что терпеть не могут
болот.
Добрыня остановил коня:
— Ну, здесь болотные твари не достанут?
— Нет, — ответила она. — Но меня страшит
другое.
— Что?
— Что за всю жизнь не отмоюсь.
Пока неслись через лес, болотная грязь не просто высохла, а
въелась, прикипела. Даже у ручья не сразу смыли, пришлось долго размачивать,
отдирать налипшую, как прочный рыбий клей, слизь и кровь. Между кольцами
кольчуги застряли не то лохмотья плоти, не то клочья внутренностей, липкие, как
живица, воняющие мерзостно.
Леся бледно улыбалась. Золотистые волосы Добрыни слиплись и
торчали страшными космами. Зеленая слизь окрасила их в странный цвет, болотные
твари приняли бы за своего.
— Если кривичи не ушли, — проговорила Леся, —
то вниз по реке наткнемся на их селение… А чуть ниже у них городок. Купим коня.
Добрыня покачал головой:
— Зачем? Я привык обходиться без засводного.
— А я? — произнесла она совсем тихо.
— Что — ты?
— Как поеду я?.. Если за твоей спиной, то… ладно.
Он нахмурился:
— Что-то я не понял. Мы договорились, что оставим тебя
там же в веси.
Она ответила погасшим голосом:
— Зачем?
— Не женское дело, — ответил он строго, —
незамужней женщине находиться в лесу… да и вообще, с посторонним мужчиной.
Она слабо усмехнулась:
— Не совсем женское было и медведя рогатиной… Но никто
меня не осудил! А я не одного медведя добыла, когда отцу на лечение
понадобилось медвежьего жира.
Он поморщился:
— Здесь медведи не понадобятся.
— Вот и хорошо, — согласилась она просто. — У
тебя в мешке ничего нет? Ну, так я собрала нам на дорогу.
Он остолбенело смотрел, как она сняла с седла узелок,
развязала, расстелила на траве. На маленькой скатерке расположились тонко
нарезанные ломти холодного мяса, головка сыра, краюха хлеба, комок серой соли.
— Когда же ты… Или настолько была уверена, что возьму с
собой?
— Ну не последний же ты дурак, — удивилась
она. — Садись, отведай.
Все-таки последний дурак, сказал он себе мрачно. Ладно,
через одиннадцать дней перестанет делать глупости.
