Тем более забывает сейчас, когда рядом с таким огромным и
властным героем в самом деле и мелковата, и почти послушна!
Запад покраснел, солнце перешло на его половину неба. Облака
стали пурпурными. Дальний лес темнел, от него под ноги коням потянулись длинные
острые тени. Впадины и рытвина заполнились красноватой тьмой, ветерок затих,
воздух стоял неподвижный и теплый, как только что сдоенное молоко.
По бокам земля начала бугриться, пошла холмами. Кони стучали
копытами сперва по распадку, а когда пошел орешник, на ходу хватали пастями
сочные молодые листья. Леся украдкой посматривала на богатыря. Его заостренное
лицо с высокими скулами и упрямо выдвинутым вперед подбородком казалось
спокойным, как весь этот мир, но в больших серых глазах иногда проскальзывала
странная обреченность, которой Леся не могла понять.
— Озеро, — внезапно сказал Добрыня. — Очень
кстати.
— Привал?
— Искупаемся заодно, — добавил Добрыня.
Кони пошли быстрее, дорога понижалась. Холм повернулся, за
ним раскинулось широкое озеро с такой ровной поверхностью, что оно казалось
куском слюды. Тишину нарушал только стук копыт, фырканье, треск веточек.
Добрыня расседлал коней, вытер пот и сразу же с
остервенением принялся сволакивать доспехи. От него пошли волны крепкого
мужского пота. Когда стянул через голову вязаную рубашку и швырнул на траву,
все тело блестело, словно он уже вынырнул из глубин озера.
— Я быстро! — крикнул он.
Леся видела, как витязь прыгнул с берега, красиво, как
лезвие меча, вошел в воду. Исчез он так надолго, что у нее едва сердце не
остановилось. Почти на самой середине озера вода поднялась столбом, мелькнуло
белое, не тронутое солнцем, тело, но с темными лицом и руками.
Донесся его зычный голос, плотное тело обрушилось обратно в
озеро. Когда он вынырнул, то пошел резать воду саженками. Вода за ним бурлила,
словно тащили огромное бревно. Лесе почудилось, что в глубине замелькали
неясные тени, устремились вдогонку.
Вдобавок он снова нырнул и пошел как лягушка под водой,
точно так же раздвигая воду руками и ногами. Леся видела сквозь чистую воду его
струящийся силуэт, за ним в самом деле плывут водяные девы, Добрыня их не
замечает, но они все ближе, волосы у них зеленые, как болотная трава, а тела
по-рыбьи белые, бесстыжие…
Он вынырнул с шумом возле самого берега. Воздух ворвался в
его раздувающуюся грудь легкий и чистый. Леся услышала громкий смех. Крупное
тело, сплошь в тугих валиках мускулов, толстых жилах, тоже стало резким и
рельефным, освободившись от пота, пыли, слюней и крови, как своей, так и всяких
встречных искателей королевств.
Добрыня вышел, натянул портки, оставив рубашку, направился к
Лесе, что все еще стыдливо отводила взгляд. Легкий ветерок от озера подул на
его мокрое тело. Плечи передернулись, мускулы напряглись. Добрыня сам чувствовал,
что похож на древнюю статую, какие иногда встречаются в ромейских городах.
У нее на коленях лежала его кольчуга. Быстрые пальцы девушки
сновали как муравьи. Поскрипывали железные кольца, тихим звоном отзывались
нагрудные пластины. Леся наконец вскинула голову. В серых глазах было странное
выражение, но на губах проступила неуверенная улыбка.
— Кажется, получилось, — сказала она робко. —
Не так красиво, понятно, как сделал бы Людота, но держатся крепко.
Добрыня, не веря глазам, взял кольчугу, растянул за короткие
рукава. Все пластины на месте! Не сказать даже, какие были сорваны, а которые
не затронуты мечом искателя королевств.
— Здорово, — сказал он пораженно. — Это
просто… я даже не знаю… Как тебе удалось?
Она усмехнулась:
— Кто к белошвейной работе приучен…
Он оглядел ее с головы до ног:
— Потому ты и купаться не пошла?
— Да как-то, — ответила она несмело, — не
приучены мы… Я из полян, а у нас девки с мужчинами вместе не купаются.
— Брось, — сказал он великодушно. — Озеро
велико. Вон, видишь, какие кусты? Ты раздеваешься с одной стороны, я — с
другой. А поплавать можем вместе.
Она отвела взгляд в сторону:
— Ну, в другой раз как-нибудь. Я тут испекла малость
рябчиков…
У костра в самом деле на воткнутых в землю прутиках
коричневели в пахучей корочке плотные комочки. Добрыня ощутил, как во рту
скапливается слюна. Подумал смущенно, что долго плавал, если девка успела и
кольчугу ему поправить, и рябчиков набить, ощипать и даже зажарить… Проворная.
Кому-то здорово повезет.
— Спасибо, — сказал он. — Рябчики — тоже
еда. Просто княжеская! Королевская…
— А ты и королей зрел?
— И королей, — отмахнулся он, — и базилевсов,
в других странах зовомых императорами. Шахов… это такие же ханы, только
побольше. Раджей, каганов и каганчиков… Это все одно и то же. Просто князья,
только зовомые по-разному. В Европе полно королей, у которых земли меньше, чем
в моем поместье, а людей меньше, чем у меня в одном дворе, зато короли!..
Она с удивлением смотрела, как он, поставив на глыбу камня
блестящий шлем, вытащил нож и начал сбривать отросшую щетину. Кожа скрипела,
хотя Леся не сомневалась, что нож острее бритвы: Добрыня из тех мужчин, что не
лягут спать, не наточив оружие, не починив седло, не накормив коня.
— Зачем? — сказала она жалостливо. — Мой отец
вовсе не скоблит рожу. А ты богатырь, другого такого не найти.
— Твой отец — простолюдин, — обронил Добрыня
холодновато. — Вам дозволено не очень-то отличаться от дикого зверья.
— А ты? — спросила она уязвленно.
— А я обязан бриться, мыться, — ответил Добрыня,
морщась. Он перекосил лицо, другой рукой натянул кожу. Лезвие скребло кожу с
таким скрипом, словно по каменному полу тащили целую скалу.
— Бедный, — сказала Леся жалостливо. — Давай
я…
Добрыня отстранился:
— Нет. Я никому не позволяю подносить острое лезвие к
моему горлу.
Она удивленно вскинула брови, а он подумал запоздало, что
вообще-то глупо вот так, когда осталось всего одиннадцать… или десять дней… но
Леся уже встала, пошла проверить коней, а он доскоблил кожу, чувствуя, как та
горит, словно ошпаренная кипятком.
Пламя костра становилось ярче. Мир за пределами освещенного
круга темнел, пока не налился угольной чернотой, а над головой выгнулся
усыпанный звездами роскошнейший шатер. Высоко под куполом мелькали неясные
тени. Летучие мыши хватали жуков, хрустели на лету маленькими сильными
челюстями, беззвучно пролетел огромный филин.
Пламя медленно опускалось, а толстые поленья медленно
распадались на крупные, светящиеся изнутри багровые уголья.
— Пора спать, — сказал он наконец. — Вот и
еще один день долой…
