Добрыня рассматривал ее во все глаза, смутно услышал, как за
спиной дважды сухо щелкнуло. Развернулся, как зверь, передние двое всадников
раскачивались в седлах. Один свалился с торчащей в горле стрелой, другой поник
лицом на конскую гриву, конь испуганно понес его в сторону. Еще двое бросились
ловить коня раненого или убитого друга.
Вожак с ненавистью смотрел на Лесю, но смолчал, только кадык
нервно ходил по горлу. Она уже держала третью стрелу наготове, вопросительно
посматривала то на Добрыню, то на всадника.
— Это было не обязательно, — сказал
Добрыня. — У меня с этой стороны щит. Но все равно — спасибо.
Девушка сверху прокричала торопливо:
— Спаси нас, чужеземец! Он хочет взять меня силой.
Потому и осадил мой город, людей побил, дома пожег…
Добрыня помнил по рассказам деда, что женщин у древлян
всегда умыкали и брали силой. Но вырос среди полян, где женились только по
сговору меж родителями, к тому же наслушался воинственных русов с их культом
отвоеванной женщины, так что рука с мечом сама поднялась в жесте угрозы. Он
услышал свой грозный рык:
— Нет гаже, чем обижать женщину! Это преступление перед
всеми людьми. А красивую — так и перед богами, ибо красота — дар
богов. Защищайся, презренная тварь!
Всадник вспыхнул, двинулся на чужака, пожирая злыми глазами.
Его люди ухватили за поводья, удерживали, что-то говорили, торопливо указывая
на Добрыню. Сразу двое повисли на руке с мечом, но, когда вожак небрежно вытер
потное лицо этой рукой, двое вылетели из седел, ибо вовремя не отпустили руку
предводителя.
— Хочешь умереть? — спросил он зловеще.
— Хочу, — ответил Добрыня.
Всадник оскалил зубы. Рот его был широкий, а зубы мелкие и
желтые. Глаза превратились в щелочки, он завизжал и пустил коня лихим наметом.
Добрыня вздрогнул от гадостного визга, едва не пропустил удар: конь всадника
оказался невероятно быстр, а сам жених тут же перегнулся вперед и ударил,
стараясь достать концом страшной сабли.
Добрыня едва успел дернуть кверху щит. Руку тряхнуло, тут же
лезвие пошло наискось, он ощутил толчок в грудь, еще один удар сорвал пластину
с плеча. Если бы противником оказался степняк в тряпочном халате, даже в
кожаном доспехе, острая сабля разрубила бы до костей.
Свирепея от своей неуклюжести, Добрыня привстал на
стременах, задержал дыхание и обрушил меч сверху. Степняк в это время еще
трижды нанес удары в корпус, уже понял, что с закованным в булатные доспехи
героем надо иначе… в запоздалый миг прозрения страшная полоса булата обрушилась
на голову, рассекла череп, гортань, грудную клетку, живот и уперлась в седло.
Кровь брызнула бурными струями во все стороны, словно рассек
бурдюк с кровью. Две половинки грузного тела, уже не человечьи, а словно бы
привезенные на базар посеченные воловьи туши, рухнули с седла. Конь, захрапев,
попятился, с попоны текли по бокам алые струйки.
Степняки подались в стороны, словно от Добрыни внезапно
повеяло нестерпимым жаром. Он сидел на гордом коне в середке ширящегося круга,
под ногами свирепо рассеченное тело, сильные пальцы, выронив саблю, скребут
землю. В откинутой наотмашь руке чужого героя длинный меч со стекающей по
лезвию кровью. Вид у героя настолько лютый, что смотреть страшно. А с их
богатырем управился так просто, что никто и глазом не успел моргнуть…
Из терема выскакивали люди с оружием:
— Держи их! Имай!
Степняки, топча друг друга, повернули коней и бросились по
тесным улочкам к воротам. Там послышались крики, лязг железа, стоны, брань,
конское ржание.
Часть народа понеслась за степняками, прыгали через заборы,
стремясь поспеть к воротам раньше, но самые степенные с ликующими воплями
подбежали к Добрыне. Леся видела, как со всех сторон потянулись жадные руки,
его хватали за ноги, тащили, наконец он рухнул в их руки. Закряхтели, но
удержали, не дав грохнуться о землю, вскинули на плечи и понесли. Сбоку бежали
мальчишки и подростки, верещали счастливо. Степенные и дебелые мужики, явно
бояре, несли чужеземного богатыря гордо, счастливо.
Добрыня сперва встревожился, не уронили бы в грязь, с его-то
весом, но мужики хоть и стонали, но перли упорно, он чувствовал десятки рук,
твердые плечи. Над ним проплывало облачное небо, затем мелькнул высокий навес.
Напрягся, но поставили как столб на помосте посреди
небольшой площади. Дальше терем, ворота раскрыты, оттуда опасливо выходят
бояре, некоторые еще с мечами и топорами в руках. Рожи красные, не остыли,
глаза зыркают по сторонам: не осталось ли обидчиков. А впереди, ведомая под
руку, двигается молодая девушка.
Добрыня сглотнул слюну, поперхнулся и снова сглотнул.
Роскошные золотые волосы, от них свет, этой золотой косой она могла осветить
весь город. Голову украшала маленькая корона принцессы, но он засмотрелся на
бледное решительное лицо. Увидел серьезные глаза, и по телу пробежала
непонятная дрожь. Он не встречал женщины более достойной быть королевой! В ее
осанке чувствовалась врожденная привычка повелевать, а по тому, как окинула его
быстрым взглядом, понял, что разом увидела весь его путь, поняла его целиком.
— Приветствую тебя, — сказал он, взгляд зацепился
за корону, быстро пересчитав зубчики, — принцесса… Рад, что я поспел
вовремя.
Она молча смотрела ему в глаза, их взгляды скрестились, так
некоторое время смотрели не размыкая взоров.
За спиной крякнул старый боярин:
— Эхма, эт ты верно рек!.. Как нельзя вовремя. Не
прискачи как буря, быть бы нашей Светлозорьке за этим… тьфу!.. за погонщиком
скота.
Добрыня удивился:
— Мне показалось, что он не меньше чем хан.
— Он и есть хан, — отмахнулся боярин. — Даже
великий хан. Под ним еще двадцать ханов! Конечно, если бы он знал, что встретит
тебя, то привел бы народу побольше. Но пришел ты, теперь Светлозорька —
твоя.
Добрыня скупо усмехнулся, сердце сжала горечь.
— Спасибо. Ты забыл спросить Светлозорьку.
Он был уверен, что принцесса лишь гневно поведет бровью, но
она, как ему показалось, слегка наклонила голову. Солнце преломилось в
бриллиантах короны, он зажмурился. Боярин сказал довольно:
— Да, ты вовремя. Эй, волхв!
Из терема под руки вывели дряхлого старца. Голова тряслась,
в лысине отражалось солнце, белая борода опускалась до колен. Он делал шаг,
останавливался передохнуть, делал второй шаг. За ним молодые волхвы несли
священные чаши, обереги, ритуальные ножи.
Чувствуя недоброе, Добрыня поинтересовался:
— Это по случаю избавления?
— Да, — сообщил боярин. — Заодно и свадьбы.
Понимаешь, он так стар, что ему тяжко и ложку ко рту донести. Пусть уж сразу,
хотя вроде бы недостойно такой знатной принцессы, как наша, что ведет свой род
от самого первого человека…
