Принцесса прижала руки к сердцу. Добрыня красиво вскинул
длань:
— Прощайте!
В спину им донесся жалобный вскрик:
— Если не вернешься, я умру…
Леся направила коня через площадь, Добрыня мчался следом, не
разбирая дороги. В глазах стояли слезы, ветер смахивал, размазывал по лицу.
Стыд жег внутренности, недобрым жаром растекался по телу.
Когда выметнулись на полном скаку из городских врат, он не
сразу понял, что Леся вывела на другую сторону города. Кони неслись наметом,
прошли вдоль речного берега, миновали широкий заливной луг, проскочили рощу,
поле, снова гай, и только тогда Леся позволила усталым коням перейти на шаг.
День шел к полудню, однако небо странно потемнело. Воздух
окружал их сырой, вязкий, пропахший гнилью и плесенью. Корявые, болезненно
искривленные кусты опустили мокрые осклизлые ветви. Деревья росли мелкие и в
нездоровых наростах. Многие гнили стоя, на земле разлагались в слизистую труху
корявые стволы.
Лесю тревожило, что ни зверек не перебежал дорогу, ни птица
не выпорхнула из кустов. В таком лесу, больше похожем на болото, какие звери,
какие птицы, здесь даже червей или лягушек не видно, все белесое и прогнившее,
ничто не двигается, даже листья не шевелятся, а тяжелый туман, серый и тягучий,
проникает сквозь одежду, сквозь кожу, пропитывает плоть и кости. Леся
чувствовала себя безобразно распухшей, похожей на большую сонную рыбу.
Добрыня ехал неподвижный, доспехи блестели, покрытые влагой.
Лицо усеяно мелкими капельками, а Снежок так вообще взмок, будто выбрался из
болота. Люди и кони дышали трудно, воздух перемешан наполовину с водой, что
плавает над землей в виде мелких капелек, поднимается до самых вершин деревьев,
те тоже блестят, словно после долгого затяжного дождя.
Во время бешеной скачки Леся не проронила ни слова, потом
тоже долго ехала молча. Глаза стали темными. В глубинах иногда вспыхивали
зеленые огоньки. Добрыня высился в седле как вырезанный из темного дерева.
— С княжьей службой покончено? — спросила она
внезапно.
Он вздрогнул, пробуждаясь от тягостных дум так внезапно.
— С чего ты?
— Я слышала, — ответила она печально. —
Берешь в жены самую красивую женщину на свете… Но раз она принцесса, то ты…
— Какой витязь, — ответил он сурово, —
променяет седло боевого коня на перины?
— Зато какие перины, — сказала она печально.
— Женщина, — сказал он презрительно.
— Женщина, — согласилась, вздохнув. Взглянула
украдкой, повторила уже тише: — Женщина.
— Перины мужа принцессы! — сказал он. — Эх,
не поймешь.
Она украдкой посматривала на его резкий, как будто летящий
впереди него профиль. В этом мрачном богатыре странно соединилась гордость и
непонятная печаль. В могучем теле чувствовалась странная уязвимость, а за
толстой броней нелюдимости угадывалась та незащищенность, что бывает только у
самых могучих мужчин, от которых только и ждут крепких рук, грубых шуток,
лошадиного хохота.
— Боюсь и поверить, что поняла, — ответила она трепетно.
— Тебе-то что? — удивился он.
Она ответила тихо, другим голосом, словно вынырнув из грез:
— Да хотелось бы… чтобы ты отвез меня поближе к родным
местам.
— Я отъезжаю от них все дальше, — предостерег он.
— Я рискну, — ответила она с лицемерным вздохом. —
Ты из тех, кто возвращается.
Он не ответил, а ей вдруг почудилось, что над его могучей
фигурой сгустилось темное облачко. И без того мрачный тягостный день померк
вовсе, а недобрые сумерки окутали и проникли в душу.
А он только крепче сжал челюсти. Он — Добрыня. Добрыня!
Великий витязь земли киевской. А слава налагает и свои оковы. Это простой мужик
волен предаваться сластолюбию, ибо у него нет других радостей. А он, видевший
дальние страны, умеющий многое, добровольно наложил на себя обет, как говорят в
западных землях… на самом деле это не обет, просто герои должны жить иначе, чем
простой люд… и они живут иначе!
Человек, сразивший в поединках сотни сильнейших героев,
может ли предаваться сладостным мечтам, как завалит на сеновале жену соседа?
Нет, он мечтает достичь последнего моря, дойти до Края Земли, поймать
Жар-птицу, сразить Змея, поднять плиту над сокровищами древних народов…
У него была жена, как и положено герою. Он даже помнит ее
имя, хотя отлучался на долгие годы. Она родила ему двоих детей, но оба померли
в младенчестве. Тихая, домовитая, ласковая, послушная. Все лучшее, что есть у
женщины. Учтивая со старшими, приветливая с гостями.
Но все это, ценимое простыми людьми… не важно, что среди них
и бояре, — терем, богатство, семья, — в одночасье сгинуло. Но никакие
пожары не вольны отнять у человека самое ценное! Понятно, кто-то при словах
«самое ценное» ухватится за кошель, за сумку. Но настоящие понимают, что речь
может идти только о чести.
— Ты поступил правильно, — сказала она
вдруг. — Что потом — это другое дело. Но ты не мог не кинуться на
помощь!.. Никто не волен сильничать женщину к замужеству. Она сама вольна в
выборе…
Он слушал вполуха, ее голос не журчал, как обычно журчат
игривые женские голоса, но сейчас даже простые и ясные слова пролетали мимо
ушей.
— Конечно, если такой злодей, — сказала она
снова, — то никто его в такой глуши и не остановит. Разве что Стражи!
Против желания он спросил невольно:
— А что за Стражи?
— Да так… — ответила она, но голос повеселел,
заговорила чуть торопливее: — Как-то батя вел разговор со Святогором. Тот
помнит мир с самого Начала, знает многое. Говорит, что когда-то боги создали
Стражей, те должны были следить, чтобы люди творили только добро… Но люди не
могли только добро, и потому Стражи уничтожили почти всех на свете. Боги
спохватились, когда осталась где-то последняя пара в глухом лесу… Тогда Стражам
велели следить, чтобы в человечьих деяниях Зла не набиралось слишком много.
Каждый получил чашу, куда все злодейства собирались по капле. Когда чаша
наполняется, такого убивают. Не знаю, что случилось, но в конце концов и от
этого вроде бы отказались…
Добрыня хмыкнул:
— Зря. Злодеев надо карать нещадно.
— Отец тоже так решил, — сказала она серьезно, —
но Святогор, он видел мир больше, сказал, что так народ тоже переведется,
только уже сам, не от рук Стражей. Главное, мол, в другом…
— В чем же?
— В другом, — повторила она в затруднении. —
Ты умнее, должон понять. А я вот поняла, что…
Совсем близко внезапно раздался протяжный волчий вой. Кони
забеспокоились, пошли боком, стараясь держаться от темных кустов подальше. Но с
этой стороны тропки тянулись узловатые ветви деревьев, отодвинуться некуда,
сами перешли на галоп.
