— Что стряслось? — поинтересовался он. —
Здравствуй уж заодно.
Илья отмахнулся:
— Да так… Здравствуй и ты, вежливенький. Князь велел
ехать в Царьград дорожкой прямоезжей. Ну, я и… А эти заартачились! Мол, через
их врата чужому да с оружием дорога закрыта. Ну, понятно…
Добрыня засмеялся, соскочил с коня. Леся послушно приняла
повод, поехала сзади. Со спины показалось, что богатыри ростом вровень, но
потом ревниво решила, что Добрыня все же на два пальца выше. Муромец зато
пошире в плечах, и если Добрыня в поясе чуть не как красна девица, то Муромец
дебел, широк, могуч, а что силен, как велет, это за версту видно.
У Муромца, как она отметила сразу, шлем без кольчужной
сетки, волосы сзади выбиваются густые, завиваются кудрями, уже с сединой, но
все равно такие густые, злые, разбойничьи, что никакой саблей не просечь…
Золотые локоны витязя выбивались как кольца золотой пряжи,
блестели на солнце. Ей показалось, что Муромец шагает с какой-то особенной
легкостью, хотя земля едва не гнулась под его весом, как молодой лед. Добрыня
гибок и быстр, как пардус, чуть ли не пьет и не ест в седле, а этот пешком, да
еще и походя сшибает ногой придорожные камни, словно трухлявые грибы…
Наконец оба остановились, Леся тут же натянула повод.
Богатыри обнялись, похлопали по плечам, еще раз обнялись, потом Добрыня легко
взлетел, не касаясь стремени, на конскую спину. Муромец неспешно вставил ногу в
стремя, взялся за луку, но воздел себя в седло легко и уверенно, без всякого
седального камня. А судя по растоптанным сапогам, ходил он много и охотно.
— Удачи… — донесся до Леси тяжелый рык. В глубинах
земли послышалось эхо. — Хотя для тебя это оскорбление, знаю… но я не
знаю, что еще… Да еще когда такая девка с тобой. Это ж совсем невыносимо…
Голос Добрыни прозвучал сильно и звонко, как пение
серебряной трубы:
— Удачу, какая бы ни пришла… не приму! Прощай, Илья.
— Прощай, — ответил Муромец глухо. — Там
свидимся.
Леся чувствовала, что произошло что-то печальное. Муромец
гикнул, свистнул, конь заржал так, что даже Снежок задрожал и прижал уши, а
кобылка Леси вовсе присела, как собачка, затем земля качнулась и загудела.
Огромные копыта черного коня выбросили комья земли размером с тарелки, а сам конь
со своим чудовищным всадником унесся на восток.
Добрыня ехал молча, затем, поймав вопрошающий взгляд Леси,
сказал с неохотой:
— Как видишь, из простолюдинов тоже… ну, не витязи, но
все же богатыри дружины княжеской. Конечно, ему не водить войска, больше трех
человек доверять нельзя, но благородству и воинской чести может научить иного
князя!
— У него в самом деле, — спросила Леся
тихо, — с ногами что-то было?
— Силу копил, — усмехнулся Добрыня. —
Тридцать лет на печи… Теперь сам коня обгонит! Засиделся, сила из него так и
рвется. Потому он и подальше на заставах, а то и в Киеве норовит хоть кому-то
да рога сшибить…
Воздух оставался промозглым, хотя солнце светило все так же
ровно, разве что из оранжевого медленно становилось багровым. Леся поеживалась,
на ее голых плечах блестели мелкие капельки, а одежда отсырела. Даже конская
грива еще не развевалась по ветру, прилипла, мокрая и словно бы покрытая речной
тиной.
Они ехали по краю огромного оврага, глубокого и странного
необычной свежестью: словно неведомый велет ударил по земле исполинским
топором. Далеко вниз уходил красный глинистый слой, стены плотные, без
привычных трещин, что остаются после первого же дождя, когда ручьи спешно
прокладывают кривые дорожки, в которых оставляют семена трав, кустов и даже
деревьев.
Внезапно Добрыня вздрогнул, рука суетливо пощупала рукоять
меча. Из-за леса двигались навстречу тремя подводами странные люди. Лошади
брели уныло, морды к земле, а люди на телегах сразу уставились на блистающего
всадника и молодую девушку выпуклыми немигающими глазами.
Плечи сами зябко передернулись, будто стоял голым под
холодным дождем. Лица у людей белые, словно осыпанные мукой, головы блестят,
будто женские ягодицы. Он с трудом шевельнул коленом, Снежок послушно сошел с
дороги.
— За мной, — прохрипел он. — Леся…
отстанешь — умрешь страшно…
Снежок пошел быстрым воробьиным скоком в сторону. Добрыня с
трудом развернул, заставил перейти в галоп. Коня пошатывало, а после полуверсты
с удил полетели клочья желтой пены. Леся дрожала, глаза ее, как и у Снежка,
были круглые, словно у испуганной птицы.
Добрыня заставил Снежка вломиться в ближайшую рощу. Деревья
сплошной стеной, ветви до самой земли. Едва углубились, он соскочил на землю,
расседлал, заставил Снежка напиться прямо из баклажки, поспешно вытер досуха
взмокшие бока и брюхо. Снежок все еще дрожал и вращал огромными, как мельничьи
жернова, по-детски испуганными глазами.
— Какие-нибудь заговоры знаешь? — спросил Добрыня.
— Откуда? — ответила Леся виновато. — Я ничем
не болела. И тятька мой не болеет…
Она слезла на землю. Ее кобыла тоже в мыле, в глазах страх.
Добрыня с раздражением отмахнулся:
— Да на хрена вы мне оба с тятькой! У меня коня
сглазили! Чертовы отморозки… Еще бы чуть…
Леся похолодела. Так это и есть те страшные отморозки, о
которых столько жутких историй? Когда уходишь в дальний и опасный путь, то тебе
желают: если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой… А здесь смерть,
попади им в лапы, не будет мгновенной. Слишком уж страшные россказни ходят про
этот народ!
Глава 20
Когда-то, как рассказывают деды, а те слышали от своих
дедов, через эти края двигалось племя в поисках лучших земель, лучшей травы для
своих коней. Многие народы так переселялись и переселяются сейчас, в поисках
лучшей доли. Как вот пришли из неведомых земель угры и угнездились среди
западных славянских земель, как пришли золотоволосые и синеглазые русы на земли
восточных славян или черноволосые и черноглазые болгары на земли южных.
Но застигла это племя по дороге ранняя зима. Ударили морозы,
а потом и замела метель, да такая страшная, что две недели только сыпал и сыпал
снег, укрыл все кусты, а от деревьев над снегом остались только верхушки. Все
племя осталось под снегом. Но прошла морозная зима, растаяли снега, и…
оказалось, что каким-то неведомым путем из племени выжили двое детей. Страшен
был их облик! Отмороженная плоть отваливалась ломтями, но все-таки выжили в
богатом дичью и ягодами лесу. А потом от них самих пошли дети, страшные
обликом, угрюмые и недобрые. Непонятно, что мороз с ними сделал, что отнял
человеческое, но взамен отморозки научились недоброй власти над лесными зверями
и птицами. Говорят, даже деревья могут словом заставить засохнуть!
Она механически вытирала коня досуха, а рядом Добрыня
целовал своего Снежка в теплые бархатные ноздри, гладил по умной морде, шептал
в уши ласковые слова. Леся косилась в их сторону, хоть и прислушивалась к
странной тишине за их спинами. Даже кузнечики перестали стрекотать в поле за
рощей, откуда они прискакали. Она чувствовала, как в душе поднимается злость,
хотелось закричать, ударить этого прекраснолицего надменного витязя, которого
всегда ставили в образец.
