Не помня себя, она крушила черепа, разбивала грудные клетки,
шагала через трупы. Добрыня все еще рубил, крушил, щит на его локте тоже
оружие: принимая на себя прыжки огромных зверей, тут же при удобном случае
краем раскалывал головы, ломал лапы и грудные клетки.
— Добрыня, — выдохнула она. — Добрыня…
Он прорычал, задыхаясь:
— К спине!
— Чего? — переспросила она.
— Спиной к спине! — рявкнул он.
Она поняла, какое слово он проглотил, не добавил, все-таки
герой, торопливо повернулась к нему спиной. Ее лук весь в крови и слизи, тетива
лопнула, но древко держалось, пока даже не треснуло, и Леся проворно била им
как простой палкой или же тыкала острым концом.
Трижды песиглавцы отступали. Всякий раз Леся страстно
надеялась, что вот оно, спасение, не могут же вот так зазря класть головы.
Добрыня, с трудом переводя дыхание, предостерег:
— Будь… наготове…
— Еще не все?
— Они не отступают, — прорычал он свирепо, но в
сильном голосе уловила смертельную усталость.
Дышал Добрыня тяжко, с надсадными хрипами. В нем свистело и
гудело, как в печной трубе. Меч упер острием в землю, отдыхая, но щит с локтя
не снял, только опустил бессильно вдоль тела.
— Не станут же класть столько голов? — крикнула
она в страхе. — Вон сколько…
На тот путь, которым она добралась сюда, боялась оглянуться.
Сумерки поползли по долине.
Голос Добрыни прозвучал мрачно:
— Эти песиглавцы… Они приносят по пять щенков зараз.
— Но они ж… они ж люди? — вскрикнула она.
— Только не в полночь, — донеслось его
мрачное. — И не… когда рожают.
Леся видела, как из леса появляются все новые фигуры.
Все-таки это люди… или почти люди. Ростом со среднего человека, одеты в шкуры,
как одевается большинство пастухов или лесных людей. На кожаных поясах из
сыромятной кожи болтаются ножи из камня. Но у одного-двух из настоящего железа.
Или бронзы — не рассмотрела из-за тусклого блеска.
Кольцо из песиглавцев медленно сужалось. Передние ряды под
напором задних делали крохотные шажки. Леся отчетливо различала продольные
нечеловеческие зрачки в желтых, как янтарь, глазах, даже не звериных… у зверя
нет в глазах столько ненависти!
— Держись, — предупредил Добрыня. — Сейчас
кинутся…
— Добрыня, — произнесла она жалким голосом. К
щекам прилила кровь, она опустила глаза, радуясь, что прекрасный герой не видит
ее смущения, ее румянца, опущенных долу ресниц. — Добрыня… Еще как только
я вышла из леса… Ну, когда ты, побитый и грязный, сидел на седальном камне…
Добрыня прервал:
— Защищайся!
Песиглавцы бросились со всех сторон разом. Леся,
задохнувшись на половине важного слова, с такой яростью ударила ближайшего, что
череп разлетелся, как осколки глиняного горшка, а ее лук по косой снес
полголовы и второму. Теперь она била, ломала им кости, губы сжала плотно, а в
теле поселилась настоящая, почти мужская ненависть.
Руки ее ныли, а когда она замахнулась в очередной раз,
красные брызги сорвались даже с локтей. Руки покраснели от крови, в трех местах
она видела следы от страшных зубов. Рваная плоть кровоточила сильно и страшно.
Добрыня уже не рычал. Она слышала его надсадное дыхание. Меч
его поднимался с трудом, падал тяжело, как бревно. Щитом только прикрывался, а
воющие песиглавцы хватались острыми когтями за доспехи, лезли на голову,
срывали булатные пластины.
Он упал, слышен был хруст, вой, крики, Леся видела, как
прокатился огромный ком, распался, Добрыня поднялся на колени, страшный,
залитый своей и чужой кровью. Меч остался под трупами, как и щит. Он с ревом
подхватил одного, сломал о колено хребет, тут же напрыгнули новые темные тела,
закат делал их багровыми. Добрыня рычал как зверь, песиглавцы тоже рычали и
выли, Леся слышала чавкающие удары, хруст, надсадное дыхание, на спину
навалилась такая тяжесть, что не удержалась на ногах. В шею больно впились
острые зубы.
В осатанении она тоже хватала голыми руками, била, ломала
хребты, раздирала пасти, выплевывала шерсть, топтала, а за толпой черных
песиглавцев истекающее кровью солнце повисло над краем земли, небывало
огромное, а половина неба пылала ярко и страшно, словно вся кровь от боя
выплескивалась на хрустальный свод.
Сквозь грохот крови в ушах она услышала стук копыт. Из
кровавого заката вынырнули два пурпурных всадника. За одним развевался, как
гигантские крылья, алый плащ, в руке блистал длинный меч, похожий на
раскаленную добела полосу стали. Второй всадник, лица не углядеть, заходящее
солнце светит в спину, вскинул руку с огромной дубиной, грянул таким гремящим
голосом, что дрогнула земля:
— Добрыня!
Леся с воспрянувшей надеждой забарахталась, встала на
колени. Огромный воющий ком, внутри которого Добрыня, все еще раскачивался по
земле. Под железным витязем оказывался то один, то другой песиглавец, но Леся
слышала в их вое торжество.
Неведомые всадники налетели, копыта промелькнули над
головой. Звонко зазвенело железо. Затем Леся слышала только страшные
нечеловеческие крики, что слились в единый вой гибнущих тварей, лязг металла и
хруст костей.
Поднимаясь с колен, она видела, как сильно и страшно рубили
неведомые всадники. Песиглавцы падали разрубленными тушами прежде, чем успевали
понять, что их что-то поразило, а второй всадник так же молниеносно и страшно
крушил гигантской палицей, Леся слышала отвратительный хруст костей, чавкающие
удары, а кровь брызгала так, словно всадник с силой бил по красному озеру.
Добрыню шатало, он поднимался с колен уже без шлема, в
побитых и посеченных доспехах. Одна рука повисла как плеть. Кровь стекала по
лицу, волосы с правой стороны слиплись, щеку и шею залило кровью. Его
раскачивало, глаза смотрели невидяще.
Она подбежала, подставила плечо.
— Добрыня!.. Кто эти люди?
— Не… зна… ю, — просипел он.
— Один из них выкрикнул твое имя! Я слышала…
Держась за ее плечо, он осмотрелся диким взором. Леся
обхватила его за пояс, удерживала, хотя у самой от потери крови в глазах
темнело, а к горлу подступала дурнота.
Оба воина гнали и топтали песиглавцев. Багровое солнце
опустилось за край земли до половины. Когда незнакомцы возвращались с той
стороны, их лица казались темными, а сами они — подсвеченными багровым
огнем, вышедшими из этого небесного огня.
— Кто эти герои? — спросила она Добрыню.
— Погодь. В глазах потемнело…
Один всадник, не останавливая коня, нагнулся. Острие меча
достало спину распростертого песиглавца. Тот вскрикнул, дернулся и захрипел в
смертной муке. Воин засмеялся, вскинул голову. На Добрыню взглянули знакомые
глаза…
