Племянник все еще держал коня рядом с конем воеводы. Пугливо
огляделся по сторонам:
— А шлемы почто стащили? Вот Бронько уже и колонтарь
стащил!.. А если нападут, надеть не успеет!
Калаш сказал с раздражением:
— Бронько и без колонтаря страшнее, чем ты в полной
броне. А до встречи с печенегами еще сто раз успеет надеть и снова снять. А вон
ты сейчас тащишь на себе это железо, а когда дойдет дело до боя, уже и соломину
не поднимешь, а не токмо меч. Это тоже умение: накопить, а не растерять силы
перед битвой!
Пристыженный Рудик отстал. Дорога вдоль леса тянулась
протоптанная, с одной стороны высится прохладная стена, из глубины леса тянет
свежестью, а с другой — простерлось ровное поле, красное от маков. Воздух
дрожал от гула множества пчел и шмелей. Видно было, как раскачиваются красные
головки цветов, а толстые шмели, распихивая пчел, втискивались в чашечки
цветов, мохнатые и желтые от прилипшей на лапки и спины пыльцы.
Наконец лес остался позади, дорога пошла по ровному полю.
Легкий ветерок колыхал ковыль, солнце сожгло сочные травы и кустарники, сейчас
дружина двигалась по сухой, сожженной степи. Уже за передними всадниками
поднималось облако пыли, и дружина растянулась, чтобы пыль хоть малость
успевала осесть. Рудик снова начал поскуливать, тревожно оглядываться, а Калаш
стиснул зубы и угрюмо помалкивал.
Трижды пришлось пересечь каменистые русла мелких речушек.
Одна пересохла начисто, через две переправились, не слезая с седел. Вдоль рек
попадались крохотные веси, Калаш дивился богатым стадам, а когда дорогу
перегородило огромное стадо гогочущих гусей, что и не подумали уступать дорогу
воеводской дружине, невольно покрутил головой: могучие удары нанес недругам
Святослав Неистовый. А его сын, нынешний князь, настолько укрепил Русь, вынеся
далеко на кордоны заставы богатырские, что уже давно никакой враг не рискует
подступить к стенам Киева. Ширится Русь, ширится! И люди все дальше от надежных
городских стен чувствуют себя в безопасности.
В одной веси Калаша узнали, прокричали хвалу. А молодые
девушки бросили ему вослед горсти отборной пшеницы, дабы боги были с ними в
пути. Расчувствовавшись, Калаш бросил им серебряную монету. За спиной слышал
веселый визг и возню, но воевода уже не оглядывался.
Солнце клонилось к закату, когда далеко впереди на багровом
небе среди ровной степи начал вырастать курган. Усталые кони шли медленно,
курган приближался по-царски неспешно. Калаш покосился на Рудика: если он
чувствует, как по телу проходит легкая дрожь, то что чует этот парнишка,
пригодный больше для песен, чем для рати?
Рудик ехал с широко распахнутыми глазами, даже рот открыл.
Древний курган — наполовину размытый ливнями, талыми водами, изъеденный
ветрами — все же громаден настолько, что волосы шевелятся на загривке:
разве не велеты насыпали? Что за народы здесь жили?
Калаш кивнул:
— Говорят, здесь могила великого Скифа, который и
заселил всю Гиперборею. Для кургана Славена, от которого наши племена, он
староват…
— А я слышал, — прошептал Рудик
благоговейно, — что в этих местах знаменитая Сивур-могила…
Калаш отмахнулся:
— Ты бы хоть раз на солнце глянул! Мы ж в другую
сторону едем. Сивур-могила, как и Черкень-курган, по ту сторону Днепра. А
савуры, или савиры, на эту сторону никогда и не перебирались… Отсюда и до
самого моря властвовал неведомый народ скифов. Говорят, лютый народ, навроде
зверей… Мясо сырое ели, кровь пили, отчего силы были непомерной. Но боги их
покарали за то, что они, победив всех врагов, решили с ними самими биться. Даже
притолоку в домах сделали повыше, чтобы боги не подумали, что скифы им
кланяются! Ну, боги осерчали настолько, что вообще запретили пшенице созревать,
скоту плодиться… Правда, скифы и тут не погибли: зерно и скот брали у
побежденных, но потом решили, что если не могут побить богов, то бесчестье жить
вот так…
— И что же? — спросил Рудик, едва дыша.
— А взяли и померли, — буркнул Калаш. —
Отря-а-а-ад… стой! Здесь остановимся на ночь. Бронько, и ты, Ястреб, на вершину
кургана! Чтоб муха не пролетела незамеченной.
Дружинники с облегчением спешивались, расседлывали коней.
Несколько человек сразу же ушли вперед и в стороны. Калаш всегда ревниво
следил, чтобы ночной дозор бдел неусыпно, даже если бы стан пришлось разбить
посреди Киева.
Вспыхнул первый костер. Рудик пугливо посматривал на
темнеющее небо. Когда высыпали звезды, пламя костров стало ослепляюще ярким, а
тьма настолько черной, страшной, что он сразу увидел там подползающих степняков
с ножами в зубах, вурдалаков, ночных упырей.
Воины расположились по семь человек вокруг каждого костра.
Коней стреножили и пустили в сочную траву. Рудик робко подошел к грозному
родственнику:
— А кони-то без охраны…
— Ну и что? — изумился воевода.
— Как бы того…
— Да что?
— Мало ли чего… Волки аль печенеги. Останемся без
коней, каково будет?
Воевода оглядел его с головы до ног. Рудик топтался перед
ним как железная статуя, даже шлем не снял, так и ходит в двойном панцире,
замученный и испуганный первой ночевкой вне стен родного дома.
— Эх, Рудик, — ответил он со вздохом. — Ну
что ты за трус? Почему не веришь в мощь нашего русского оружия? В нашу русскую
доблесть и нашу русскую отвагу?
— Дядя, — проблеял он жалко, — я, конечно же,
верю…
— Не веришь, — отрубил воевода жестко. —
Иначе как подлый трус не ходил бы по стану в полном вооружении! Вокруг тебя что,
печенеги? Мы их зачуем за десяток верст!.. Да и не парочка нас путников,
которых всяк норовит ограбить. Две сотни воинов!.. Да не простых воинов, не
простых…
Пристыженный, Рудик повесил голову. Дабы не встречать
укоряющий взгляд дяди, так и стушевался в сторонку, посидел у костра, но тьма
слишком близко за спиной, пересел к другому, там круг света побольше, однако
хворост постепенно прогорает, пугающая темнота подбирается ближе и ближе…
Начал подбрасывать хворост, но прикрикнули: вокруг костра
развешаны портянки, сохнут, а от большого жара загорятся. Несчастный, он
наблюдал, как беспечные богатыри засыпают один за другим, разделись до
исподнего, звездное небо смотрит на голые груди и животы, скользит
мертвенно-бледным светом луны по спокойным лицам с закрытыми глазами… А говорят
же всякие страсти, что луна — солнце упырей и покойников, что под ее
светом встают вурдалаки.
Короткая летняя ночь начала слегка светлеть, когда он
ощутил, что наступает утро, звезды блекнут, ничего страшного не случилось… Усталое
тело наконец охватила слабость, теплота пошла изнутри наверх, руки и ноги
защипало от прилива крови. Веки сразу потяжелели, звезды начали расплываться,
багровые угли костра стали крупнее, над ними мелькнула темная тень, послышался
легкий хрип, все еще похожий на храп, но все же не такой, еще одна тень,
блеснуло словно лезвие ножа…
