Претич сказал виновато:
— Прости, нечаянно…
— Ничего, — утешил Владимир, — зато буду
знать, о чем ты думаешь! Ведь князь должен знать, не так ли?
В словах князя чувствовалась глубоко запрятанная угроза.
Претич не успел ответить, как за окном взвились клубы дыма, раздался истошный
женский вопль:
— Горим, горим!
Гости переглядывались, начали вскакивать с мест. Владимир
простер длани:
— Не беспокойтесь, дорогие гости! Кто-то спьяну
опрокинул масляный светильник. Если поблизости не окажется кувшина с маслом…
или греческим огнем, то затушат сейчас же. Пейте, ешьте, веселитесь!
Отрок подошел и стал справа от князя, на полшага позади.
Клубы дыма пошли гуще, сизые волны вползли через окно в палату. Кто-то
закашлялся. Лица гостей были встревоженными: какой масляный светильник во
дворе? Заговаривается князь. Лепечет, что придет в голову. Видать, там
серьезнее, чем говорит…
Владимир поднялся, взял из рук отрока ларец, запертый на
хитроумный ключ и запечатанный красным сургучом.
— Боярин Претич! — сказал он властно. — На
время пожара тебе доверяю самое дорогое и ценное — княжескую печать!
Возьми и сбереги ее, пока мы не загасим… даже если это злоумышленники затеяли.
Он сунул оторопевшему Претичу шкатулку в руки, взмахом длани
призвал с собой телохранителей, и они бегом покинули палату. Претич едва не
заорал вдогонку, что в этой шкатулке нет никакого перстня с печаткой, нечего
голову дурить, но каким-то чудом прикусил язык, пришлось бы отвечать, откуда он
знает такое.
Вокруг вскакивали гости, многие бросились к выходу, другие
поспешили к окнам, но самые стойкие остались за столами, справедливо полагая,
что гибель за княжеским столом напрямую отправит их за стол Перуна в его
хрустальном дворце в вирые, где так же пьют и горланят песни.
Претич выбрался из дворца обалдевший, шкатулку прижимал к
груди обеими руками. Его со всех сторон прикрывали могучие братья Туровы, на
шкатулку смотрели с почтением и опаской, на своего боярина — с гордостью,
дураки набитые.
Гридень, завидев боярина на крыльце, мигом подвел коней.
Братья усадили боярина, сами взяли в такое плотное кольцо, что муравей не
протиснется, так и проводили через три улицы до его терема.
— Честь-то какая, — сказал почтительно старший. Он
гордо оглянулся по сторонам. — Нашему боярину князь доверил, не
кому-нибудь!
Второй поддакнул:
— А там были и Волчий Хвост, и даже хан Кучуг!
— Да что там хан, — возразил третий, — ярл
Якун уже руки тянул, а князь его будто и не заметил!.. И Тавр, Войдан,
Кресан — все остались с носом!
— У нашего хозяина заветная печать, — добавил
старший.
Они бережно проводили боярина до его покоев, а когда
рассерженный Претич захлопнул дверь, слышно было, как устраиваются в коридоре,
намереваясь нести стражу.
Претич ощутил, что его бросает то в жар, словно в одежде
попал в жарко натопленную баню, то в холод, будто голого швырнули в снег… Он
слышал, как тугие волны бьют в голову, тогда в глазах багровело до темноты, а
при отливе в ушах начинали звенеть невидимые комары.
Лязгая зубами, выглянул в коридор:
— Чурилко!.. Родянко!.. Хватайте лучших коней и дуйте
за ромейским купцом Власием! Отыщите, даже если он на дне морском.
Гридни вскочили, оба здоровенные, широкие, как все в роду
Претича, преданные до свинячьего писка. Чурилко выпалил истово:
— Сделаем!.. Одна нога здесь, другая — там.
— Летим, — ответил Родянко.
Он слышал, как их шаги прогремели по лестнице, во дворе
раздались крики, конский топот, донесся скрип ворот. Претич высунулся из окна,
но воздух не охладил разгоряченного лица.
Двое выметнулись из ворот и понеслись вдоль домов как две
огромные стрелы, но ему казалось, что ползут как черепахи. А по дороге могут
еще и завернуть в корчму, парни молодые…
Прошла вечность, он тысячу раз проклял тот день, когда
согласился на такую глупость, проклял весь Царьград, где, на беду Киеву, живет
самая-самая на белом свете красавица, проклял всех на свете ромеев, все эти
хитрости, себя, дурака, который хорош с мечом и топором… да и с копьем неплох,
знает, как водить войска и брать города, знает, как обустроить землю, дать
народу работу и сытость… Но как дал втянуть себя в ромейские хитрости?
Голова трещала, а внутренности внезапно заныли в
предчувствии большой беды. Он умеет устраивать жизнь племени, но здесь не племя
и даже не объединение племен. Здесь… В висках нарастала боль, мысли смешались,
он чувствовал, что надо было додумать, что-то важное мелькнуло хвостиком и
ушло, а могло бы помочь, спасти…
За окном послышался стук копыт. Приближались трое конников,
он метнулся к окну, у крыльца слезали с коней его гридни, и только купец… ага,
купец!.. не слез, а соскочил прямо на крыльцо. Ступени затрещали под его весом,
где вовсе не все жир, не все…
Гридни побежали вперед, Претич перевел дух. Сейчас ромей с
его изощренным подлым умом что-то да придумает.
Чурилко заглянул первым, проверил взглядом, в добром ли
здравии и виде хозяин, не зазорно ли пустить иноземного гостя, исчез. Тут же
дверь распахнулась, вбежал крупный купец. Лицо красное, глаза блестят, как у
большого кота.
— Доброго здравия, воевода!.. Твои люди мне ничего не
сказали, но… они так торопили, что я подумал…
Претич раздраженно заорал:
— Правильно подумал! Вон она — шкатулка!.. Пустая!
Я ее должен вернуть не позже чем завтра!.. Уже с печаткой!!!
Власий еще больше округлил глаза:
— А что случилось?
Претич заорал, ноги затопали сами, но, совладав с собой с
огромным трудом, кое-как рассказал про пожар, про то, как князь сперва
успокаивал гостей, потом на всякий случай передал ему ларец, так как после
князя он — первый по власти и уважительности.
Власий слушал внимательно, в его темных как спелые маслины
глазах появилось восхищение.
— Я не ошибся в тебе, воевода! Ты в самом деле мудр и
осторожен. Другой уже бы брякнул, что в шкатулке-де пусто. Пытался бы поймать
князя на лжи, а поймался бы сам. Он тут же вцепился бы при всех: откуда
знаешь?.. И все на пиру были бы свидетели, что ты предал князя. И узрели бы,
что князь покарал самого знатного из бояр не просто по злобе или пьянству…
Претич прорычал:
— Да, там я сумел вывернуться… Но что теперь?
Власий покрутил головой все еще в изумлении:
— Простите, вы, славяне, удивительный народ. Я думал,
простодырые… А ты вон как быстроумно все разгадал и вовремя пресек… Это так
важно: думать сперва, а говорить потом. Хотя чаще все поступают наоборот!
