Базилевс с неудовольствием слушал, как советник восхваляет
доблести варваров, морщился, затем уловил подспудный смысл, всмотрелся в
сияющее лицо спархия:
— Продолжай, продолжай. И что же эти особые герои?
Спархий сладко улыбался, жмурился, потирал пухлые
женственные руки.
— Только их не удавалось удалить из города. Оба слишком
высоко ставят честь быть хранителями северных врат! А в пророчестве сказано,
что пока они берегут врата Киева, никому не ворваться в этот проклятый город…
Базилевс крикнул в радостном нетерпении:
— И что же… что случилось?
— Только что мои придворные маги сообщили…
Базилевс прервал:
— Не произноси этих слов! Известно же, что по принятии
новой веры и новых богов… тьфу!.. одного бога, все прошлые становятся демонами.
А маги подлежат гонениям и казням.
— Да-да, — торопливо сказал спархий. — Да-да!
Это я так, обмолвился. Конечно же никаких нечестивых колдунов у нас нет, я сам…
мне во сне было видение! Во сне я узрел, что эти сильномогучие богатыри мертвы.
Князь, с ним и весь Киев, остался без защиты! Без всякой вовсе! Такого удобного
случая для нападения еще не было… Вчера в лесу отыскали их растерзанные тела.
Базилевс счастливо потер ладони:
— Прекрасно, прекрасно… Кто это сумел их так? Власий?
Или Горгулис… забыл, под каким именем он там действует?
Советник покачал головой:
— Они убили друг друга.
— Ого, это высшее умение. Это по-нашему,
по-царьградски! Натравить варваров друг на друга, загрести жар чужими руками…
Кто все-таки? Неужели наши маги?
Советник развел руками:
— Иногда русы подносят нам подарки сами. Это была
неожиданность для всех наших людей в Киеве.
Базилевс выпучил глаза, потом захохотал громко и грохочуще.
Советник подобострастно присоединился тонким блеющим голоском:
— И что же с ними?
— Они… убили друг друга!
Базилевс выкрикнул сквозь слезы от смеха:
— Из-за чего они?
Советник развел руками:
— Из-за чего стоит проливать кровь лучшего друга?
Наверняка из-за власти.
После бессонной ночи, когда с лучшими воеводами ломал голову
над обороной града, он вышел из терема на крыльцо, под темное ночное небо, с жадностью
вдохнул свежий воздух. На востоке небо посветлело, сейчас начнет наливаться
мягко-розовым, потом заполыхает пурпур зари, чистый и нежный… А потом… потом,
может быть, заполыхают и пожары, если печенеги сумеют забросить либо горящие
стрелы, либо глиняные горшки с греческим огнем. Знаем, знаем, что ромеи тайком
поставляют степнякам эту горючую смесь. Сам бы на их месте так же…
С заднего двора донеслись крики, брань. Из-за крыла второго
терема двое гридней тащили молодого парня. Третий гридень шел сзади и пинками
подгонял пленника.
— Княже! — обрадовался гридень. — Хорошо, что
ты… Вот пымали!
— Кто? — коротко спросил Владимир.
— Исчо не знаем…
— Так какого лешего?
— А он выпрыгнул из тамошнего окна, — объяснил
гридень. Его друзья держали парня, заломив руки за спину так, что тот едва не
рыл носом землю. — Ну, прямо из окна второго поверха!
Воеводы переглянулись, отступили на шажок, деликатно
заговорили о дела ратных. Владимир стиснул зубы до скрипа. Что за… На втором
поверхе живут его жены!
— Какое окно?
Гридень толкнул пленника. Тот угрюмо молчал. Второй гридень,
постарше, сказал с неловкостью:
— Я видел. Четвертое окно от торца.
Клементина, понял Владимир. Эту белокурую красавицу привезли
ему из дальних германских земель. Род ее был некогда знатен, но последние три
десятка лет ее родители прятались в лесах, питались корнями и травами. Он дал
за нее скрыню серебра, доплатил златом, так что весь их лесной род, а то и все
племя воспрянет из пепла, а вот она так и не освоилась с ролью жены, все еще
считает себя проданной вещью…
— Поднимите, — велел он.
Гридень ухватил парня за волосы, резко вздернул. На
Владимира взглянуло искаженное болью лицо молодого здорового парня, не больше
чем семнадцати весен, румянец на всю щеку, за таким все молодые девки…
— Ты что же, мерзавец, — вырвалось у него, —
девок мало показалось? К замужней жене решил? Чужого меда отведать?
Парень смело встретил его взгляд:
— Почто чужого? Если собака на сене сама не гам и
другому не дам, то это уже не ее сено!
Владимир прорычал:
— Ага, уже ведаешь, что тебя ждет? Не молишь пощады?
Парень сплюнул ему под ноги:
— А что молить у зверя? У тебя снега зимой не
выпросишь. А мне жизнь не дорога.
— Почто так?
— А отца ты казнил еще десять лет тому. Когда по пьяни
взбрело в голову, что он среди каких-то там заговорщиков. Я тогда мал был,
чтобы тебя ножиком по горлу… А потом как-то все случая не было…
Владимир ощутил, как красная волна гнева ударила в голову.
Прорычал, свирепея все больше и больше:
— Ты… гад… Она ж вдвое старше тебя!
— Это для тебя так уж важно, кто старше, а кто младше.
Горячая волна била в мозг, наполняла грудь, а сердце стучало
все чаще и чаще, захлебываясь кровью. Горло сжало, он едва прошипел:
— На кол!
Парню заломили руки крепче. Сзади подошел Волчий Хвост,
сказал обеспокоенно:
— Я его знаю. Все-таки боярский сын…
— Тогда голову, — прорычал Владимир. —
Немедля!
Парня оттащили к забору, силком пригнули. Коротко блеснула
острая печенежская сабля. Послышался тупой стук, хряск. Голова рухнула на
землю, красные потоки расплескались по земле. Гридни отпустили обезглавленное
туловище, поспешно отступили. Парень упал на колени, завалился на бок. Из
обрубка шеи все еще хлестала кровь, но еще большая лужа образовалась вокруг
головы.
Из горла Владимира вырвался звериный рык. Простолюдинов карают
на горло петлей или сажают на кол, а людей благородного звания надобно
мечом — обычай занесли варяги, или шелковым платком — это от
степняков, но, как славянин, он жалел, что нельзя то и другое, да еще и сжечь
на медленном огне, как повидал у персов.
Двор пронесся под тяжелыми сапогами. Ступеньки визжали под
его могучим телом. Терем заполнен запахами трав, навстречу попалась сенная
девка, умчалась с визгом: померещилось, что у князя вместо лица волчья морда с
ощеренными зубами. Пронеслась мимо и пропала позади стена с развешенными
пучками лечебных трав.
