Милена всхлипывала, потом заголосила:
— Да что же это делается?.. Там же столько добра
пропадает!.. Там же…
Мал сурово цыкнул:
— Умолкни! Зато мы все целы.
— Мы-то целы, — заголосила она еще громче, —
а там у меня пять сундуков с белоснежным полотном!.. И Добрыне я рубаху
вышивала петухами…
Мал отвернулся, с сыном смотрели на страшный костер, в
котором огромный терем полыхал, как простая поленница дров. С правой стороны
пламя удалось сбить, там плескали воду уже из двух колодцев. Даже к третьему дальнему
выстроилась цепочка из набежавшего люда, особенно из соседских домов. Эти уже
суетились с баграми, готовые растаскивать по бревнышку, дабы сохранить свои.
— Отстроим, — сказал Добрыня, на душе у него стало
светло. — Даже если сгорит дотла, дня за три еще краше построим!
Цепкие пальцы Мала ухватили пробегавшего мимо дружинника с
такой силой, что тот едва не упал на спину.
— Эй, эй! Это тебе я поручал вынести мой сундучок с
книгами?.. Где ты поставил? Не сопрут?
А к Добрыне подскакал на маленькой печенежской лошаденке
отрок, прокричал, запыхавшись:
— Добрыня!.. Там князь на той стороне привел воев! Тебя
ищет!
Добрыня хлестнул коня, успел увидеть, как отец лается с
дружинником, толпа раздалась, он по широкому, освещенному красным кругу обогнул
горящий терем. С той стороны, вытаптывая огород и цветник, суетились люди в
блестящих кольчугах и с железными шлемами на головах.
На глазах остолбеневшего Добрыни из окна прямо через стену
красного огня выпал человек, перекувыркнулся в воздухе и встал на подошвы, только
присел до земли. К груди прижимал шкатулку. К нему набежали воины и,
отворачивая лица от огня, под руки бегом вывели на место, где можно было
дышать.
Добрыня ахнул, узнав князя. Владимир, весь покрытый копотью,
с обожженным лицом, но улыбающийся, протянул шкатулку:
— На! Тут твои камешки.
Добрыня взял из княжеской руки ларец, едва не выронил с
руганью, металл раскалился и жег пальцы. Владимир захохотал, дружно заржали его
дружинники.
Добрыня сказал, сердясь:
— Какого черта? Князю рисковать из-за камней?
Владимир ответил насмешливо:
— А чтоб не просил на новый терем. У тебя ж в этой
шкатулке на три таких терема.
— Ну и шпионы у тебя, княже, — ответил Добрыня с
упреком. — Добро бы за ромеями так, а то за своими!
— За своими тоже нужен глаз да глаз, — возразил
Владимир уже серьезно.
Морщась, он снял шлем. По закопченному лицу текли струйки
пота, прокладывая дорожки. Привычно черные мохнатые брови обгорели, отчего лицо
великого князя показалось совсем юным.
Глава 4
От главного входа донеслись крики. Чувствуя неладное,
Добрыня повернул коня. За спиной выругался быстроглазый князь, отчего мороз
прошел по спине. Он погнал коня, а сзади загрохотали копыта множества коней.
На крыльцо бросались люди, плескали воду из ведер и бадей,
отскакивали. На одном загорелась одежда. Его повалили и вываляли в грязных
лужах. Милена выла в голос и бросалась в дом, ее удерживали силой.
Добрыня заорал еще издали:
— Что случилось еще?
Милена прокричала сквозь слезы:
— Твой отец!.. Он…
Он вскрикнул в страхе:
— Что с ним?
— Забыл свои проклятые книги!..
Добрыня спрыгнул с коня. Не помня себя, метнулся к пылающему
крыльцу. Его ухватили за руки, он попробовал расшвырять державших, но с князем
прибыли сильнейшие богатыри. Добрыня сумел протащить их почти до крыльца, жар
опалил лицо и накалил кольчугу…
Страшно загрохотало. Тугая струя жара ударила, как могучая
океанская волна. Их отшвырнуло, оглушенных и ослепленных. Добрыня сквозь
багровый огонь увидел, как обрушилась вовнутрь терема крыша. Тяжелые бревна,
рассыпая искры, исчезали в стене огня, в ответ взметнулось пламя еще яростнее,
победнее. Земля вздрогнула от удара.
Добрыня упал на колени, закрыл лицо ладонями. Плечи
тряслись, горький ком распирал сердце, грозил разорвать грудь.
— Отец… Отец!
Смутно слышал, как застучали копыта, тяжелая ладонь упала на
плечо. Негромкий голос Владимира произнес:
— Что там было? Из-за чего он так?
Плечи Добрыни тряслись, ответить не мог, из-за спины
прозвучал плачущий голос Милены:
— Да все книги, будь они неладны!.. Глаза бы выдрала
тому, кто на старости лет дал ему грамоту!
Голос князя был полон участия:
— Книги книгам рознь. За иные стоит и в огонь… Добрыня,
мы все с тобой. Твой отец был великим человеком. Сам знаешь, он давно уже не
был пленником, как бы враги ни стравливали нас. Он все понял… и тоже строил
Новую Русь. А сейчас ушел… красиво! Прямо в огонь, из которого мы все вышли.
Вставай! Твой отец — это славное прошлое. А мы должны думать о дне
завтрашнем.
Добрыня поднял бледное лицо, на щеках блестели слезы. Князь
смотрел с глубоким участием. На молодом лице глаза были грустные и не по
возрасту всепонимающие.
— Ты тоже думаешь, — спросил Добрыня с
надеждой, — что он сам… сам так захотел?
— Знаю, — ответил Владимир твердо. — Мужчина
всегда страшится умереть в постели, а твой отец был… образцом для мужчин. Не
знаю, что за книги он читал, но от падающего бревна не стал увертываться… даже
если и смог бы. Какую еще краду может пожелать по себе воин?
Терем полыхал, бревна трещали и раскалывались по всей длине.
Огненные фонтаны били в небо, достигая звезд. Небо стало страшно и весело
багровым, звезды померкли. Красное зарево освещало окрестные дома. Люди
облепили крыши, как муравьи головку сыра, им подавали ведра с водой, там
поливали, баграми спихивали занесенные ветром горящие щепки.
— Тогда пусть догорит, — проговорил Добрыня, в
горле стоял ком из горьких слез. — Пусть это будет воинской крадой!
Владимир зычно крикнул:
— Отозвать людей! Следить, чтобы не перекинулось к
соседям!
Остатки терема растащили, нетронутыми оставались только
подвалы. Топоры начали стучать уже с ночи — по княжескому распоряжению
плотники были переброшены с ремонта городской стены на восстановление терема
именитого витязя. В багровом свете костров подвозили огромные толстые бревна,
пахло сосновой стружкой. Стены росли медленно, но неуклонно. Десятки плотников
работали и ночами.
Подошел грузный воевода, Добрыня по тяжелым шагам узнал
Волчьего Хвоста. Тот посопел сочувствующе, предложил:
