Владимир крикнул, с трудом переводя дыхание:
— Спасибо, что подсобил!.. Ты кто?.. Я не видел тебя в
нашей дружине!
Огромная голова медленно повернулась в его сторону. Владимир
ожидал услышать низкий могучий рев, но всадник ответил чистым гортанным
голосом, словно клекотал молодой орел:
— Я не успел.
— Но ты кто?
— Я — Сосланбек из рода Сиявушей Сархан-огли. Я
должен быть явиться к киевскому князю и отдать ему меч…
Всадник на рогатом коне и второй, который прорубался в Киев,
спросили в один голос:
— Добрыню встретил?
— Добрыню, — ответил витязь с топором. — Вы
его знаете?
Всадник на рогатом коне сказал с достоинством:
— Да будет тебе ведомо, что тебя одолел самый знатный
витязь северных земель. Никто и никогда еще не устоял перед ним!
Глава 42
Сзади нарастал крик. Кияне, ведомые Автанбором и Мирантом,
вытеснили печенегов из города. Печенеги отступали, их рубили, кололи и секли
семь богатырей, что явились в разгар боев. За богатырями бежали, разъяренные, с
распахнутыми в крике ртами мужики с топорами и вилами.
Владимир в страхе и раздражении дернулся: вместе с этими
ополченцами шел в длинной белой рубахе до колен верховный волхв. В могучих
руках Белояна вращалось как крылья мельницы огромное бревно. С нечеловеческим
ревом он двигался на пару шагов впереди остальных. Каждый удар сокрушал
несколько человек. В Белояна метали стрелы, но наконечники лишь пятнали белую
рубаху кровью, а дальше то ли запутывались в шерсти, то ли не могли сильно
поранить твердое как дерево мясо, а сами крохотные медвежьи глазки надежно
упрятаны в щели между нависающими надбровными дугами и высокими скулами.
Рев был страшен тем, что не медвежий, кто не слыхал
медвежий, но и не человеческий. Он ревел настолько страшно, что кровь
обращалась в лед, а человек застывал, как лягушка при виде змеи. Страшное
бревно сокрушало головы, разбивало грудные клетки вместе с доспехами, калечило
коней, выбивало всадников из седел сразу по трое-четверо.
Владимир пошел прорубать дорогу в ту сторону. Оба меча
работали, как две косы на созревшей ниве. С ревностью воина видел, что от
простого бревна убитых и покалеченных больше, чем от двух благородных мечей, а
просто волхв, хоть и верховный, может стяжать славу больше, чем он, великий
боец…
Опомнившись, напомнил себе, что он не воин, а великий князь,
который должен бдить. Остановился, дал нагнать запыхавшимся дружинникам, числом
их стало меньше, а оставшихся забрызгало кровью так, словно полдня мокли в
кровавом озере.
Уже без тупой ярости пробились к Белояну. Владимир заорал
предостерегающе:
— Эй!.. Негоже волхву браться за немудреное орудие
простых людев!..
Белоян вздрогнул, но все еще продолжал бросаться в бой, пока
у него не повисли на руках. Бревно рухнуло на красную от крови землю. Под
ногами бежали красные ручейки теплой дымящейся крови.
— Позор, — строго сказал Владимир. — Негоже…
Нелепо!.. Недостойно. Мы правители этой земли, а не… Ты мне скажи, что за
огненное чудище ты вызвал?.. Ну, которое потоптало этих булатных как пьяный
смерд топчет глиняные свистульки?
Грудь волхва, похожая на заросшую густым мхом каменную
плиту, с треском поднималась и опускалась. Внутри хрипело и трещало, шерсть на
морде кое-где слиплась от крови. Одежда в лохмотьях, Владимир не мог оторвать
взора от могучей груди, где выпуклые плиты мышц вздымались гордо и красиво. С
такими стоят статуи богов в Царьграде, разве что на мраморе не видать, столько
ли шерсти у ихних богов…
— Если… бы… — прохрипел Белоян. — Если бы… я…
Владимир оглянулся, словно ожидал увидеть огненный столб
снова. Сеча продолжалась по всему полю. Рослые герои на таких же великанских
конях упорно истребляли печенежское войско, что впервые не наступало, а неумело
оборонялось.
— А кто же?
— Не… знаю…
— Потому и бревно схватил? — спросил Владимир
раздраженно. — Тоже мне волхв!
— Как и ты, князь, — выдохнул Белоян. — Не
княжеское дело мечом махать…
— Князь должен идти впереди войска!
— На Востоке правитель всегда погавкивает с холма, что
повыше и подальше.
— А мы рази Восток?
Набежали мужики с топорами. Обогнули их, как река огибает
скалы, понеслись за Автанбором и подоспевшими героями, теснили степняков,
пользуясь их растерянностью.
— Мы всё, — отрезал Белоян. — Мы всё на
свете!.. И Восток, и Запад, и Юг, и Север, и еще что-нибудь неведомое. Не знаю,
откель взялся этот огненный… Он кричал «Табитс», а это имя, как я слыхивал от
древних волхвов, носил старший бог скифов. Было такое неведомое племя. Жило на
этих землях… С половины мира полюдье брало!
— И куда делось такое огромное?
Белоян развел руками:
— Не ведаю…
— Тогда ведаю я, — ответил Владимир быстро. Он
поглядывал то на поле битвы, то на волхва. — Этот Табитс признал нас
своими потому, что узрел в нас скифов. Не померли же все скифы разом?
Переродились в славян! Вот Табитс почесал репу, подумал, прикинул, кто ему
роднее: печенеги аль мы, русичи, и встал на нашу сторону. Так что скифы мы,
понял? А когда надо, то и вовсе гунны.
Крики и звон оружия отдалились. Уже на два полета стрелы
поле покрылось трупами. Кровь бежала жаркими ручьями, скапливалась в низинах.
Сапоги промокли, подошвы чавкали, отрывая пласты вязкой земли с комьями
сворачивающейся крови. Огромная серая масса печенегов таяла, как снежная куча
под лучами мартовского солнца.
Из-за холма, с вершины которого ханы наблюдали за сражением,
на рысях выметнулись свежие отряды печенегов. Во главе неслись хорошо
вооруженные всадники. Владимир быстро окинул взглядом свое войско, посерел
лицом. Доселе Жужубун бросал в бой простой народ, его много, а отборные войска
берег, сейчас же, когда на стороне киян остались лохмотья от дружины да толпа
мужиков с топорами и вилами…
— Стоять насмерть! — заорал он люто. —
Мертвые сраму не имут! Бежавшим — стыд и поношение…
— Стоять! — пронеслось по разношерстному
войску. — Стоять!.. Стоять насмерть… Мертвые сраму…
Вперед выехали богатыри из старшей дружины, все воеводы и
бояре, способные держать в руках оружие, а также все герои, явившиеся с
весточкой от Добрыни. Молча ждали, угрюмо и отрешенно вспоминали кто родных,
кто женщин, кто богов, а земля уже дрожала и качалась под копытами тысяч коней,
от грохота не слышно соседа, а пыльное облако закрыло скачущих печенегов.
Внезапно левый край скачущих степняков смялся, будто по нему
ударили гигантским молотом. Владимир не верил глазам: там их опрокидывали,
рубили, кололи, топтали, истребляли десятками и сотнями два яростных героя, чьи
лица были темными, а над ними висели призрачные облака.
