– Я тоже, – согласился Элверстоук. – Как насчет лимонада?
– О, благодарю вас, сэр! – Джессами взял стакан у Чарлза Тревора. – Нет, спасибо – пирога не нужно.
– Возьми – пирог отличный! – посоветовал Феликс, великодушно желая разделить удовольствие со старшим братом.
Игнорируя это вмешательство, Джессами выпил лимонад и сказал:
– Простите, сэр, но сколько вы заплатили этим людям – сторожам парка и пастуху?
– Не имеет значения! – отмахнулся Элверстоук. – Завтра я уезжаю в Ньюмаркет и буду отсутствовать неделю, но когда вернусь в Лондон, обязательно попробую серых. Хочешь прокатиться со мной?
Ответ явственно читался на внезапно покрасневшем лице и в заблестевших глазах Джессами.
– Сэр!.. – взволнованно начал он, но внезапно его лицо помрачнело. – Я бы очень этого хотел, сэр, но… но я должен выплатить вам сумму, которую вы истратили, вызволяя Лафру!
Это заявление сразу же поставило Элверстоука лицом к лицу с абсолютно новой ситуацией и вытекающей из нее дилеммой. До сих пор никто из членов его семьи не чувствовал себя обязанным выплачивать ему суммы, которые он время от времени на них тратил, – все воспринимали его щедрость как нечто само собой разумеющееся, – и не прошло и двух часов с тех пор, как он дал молчаливую клятву не принимать на себя ни малейшей ответственности за сыновей Фреда Мерривилла. Однако маркиз никак не мог позволить подростку компенсировать из своего, безусловно, крайне маленького денежного содержания сумму, выплаченную Чарлзом Тревором за спасение Лафры от наказания.
– Уверяю тебя, в этом нет никакой необходимости! – сказал он, борясь с судьбой. – Я не знаю, во сколько это обошлось, а если ты будешь досаждать мне этим скучным делом, я не приглашу тебя, когда буду испытывать новую упряжку!
Последовала напряженная пауза, а когда Джес-сами поднял глаза, они уже не блестели и стали суровыми.
– Хорошо, сэр, – спокойно отозвался он. – Будьте любезны сообщить, сколько я вам должен.
– Ничего я не стану тебе сообщать, юный упрямец!
– Прошу прощения, сэр, но мне неизвестна причина, по которой вы обязаны платить за дурное поведение моей собаки.
– Выходит, ты не знаешь, что твой отец… э-э… поручил вас всех моим заботам? – осведомился маркиз, отступая на последний рубеж.
– Моя сестра говорила мне о чем-то подобном, – нахмурился Джессами, – но я не понимаю, как такое могло произойти. Ведь я знаю, что отец не оставил завещания.
– Так как дело было оговорено между нами двумя, было бы удивительно, если бы ты это понимал. Но это тебя не касается. Что до поведения Лафры, то я больше не желаю о нем слышать. Только не приводи его снова в Грин-парк!
Высокомерный тон маркиза произвел эффект, на который он рассчитывал. Щепетильность Джессами вытеснили смутные опасения насчет допущенной им бестактности.
– Д-да, сэр! – запинаясь, пробормотал он. – Это… это очень любезно с вашей стороны! Я не знал… Пожалуйста, не обижайтесь! Неприятно чувствовать себя обязанным, но раз вы в самом деле наш опекун, полагаю, это меняет дело!
Маркиз улыбнулся ему, и хотя Джессами не мог прочитать мысли, скрывающиеся за этой улыбкой, она облегчила его душу. Знай он, что Элверстоук задает себе вопрос, какое безумие его обуяло и чего можно ожидать теперь, после столь опрометчивого признания прав, которые имеют на него Мерривиллы, Джессами страдал бы от мучительного унижения. Однако ему не было известно о крайней неохоте его лордства проявлять интерес к делам своих родственников, а потому он бодро откланялся и зашагал в сторону Аппер-Уимпоул-стрит в наилучшем расположении духа, полный мыслей о предстоящей поездке в Ричмонд с маркизом, который, быть может, даже разрешит ему попробовать править лошадьми.
Тем временем маркиз отправился на Уордор-стрит – его юный спутник важно вышагивал рядом с ним, развлекая его описаниями различных экспонатов, которые он видел этим утром в механическом музее Мерлина. Они включали такие аттракционы, как «Воздушная кавалькада», «Пещера Мерлина» и «Шепчущие античные бюсты», но они не так заинтересовали Феликса, как гидравлическая ваза, механическая музыка и механический фрегат. Теперь мечтой Феликса было посетить выставку в Спринг-Гарденс (если она еще существовала, так как его карманный путеводитель порядком устарел), где можно было увидеть автомат Майарде. Это чудо, согласно растрепанной книжице, которую он извлек из кармана, представляло собой музыкальную леди, которая, согласно несколько тревожному объявлению, выполняла ряд функций животной жизни, а также играла шестнадцать мелодий на фортепиано, извлекая звуки нажатием клавиш, как настоящая пианистка. Британский музей Феликс не посещал – по его словам, там, за исключением коллекции чучел птиц, нет ничего, кроме старого барахла, которое может интересовать только таких людей, как Джессами.
По дороге им попались несколько знакомых Элверстоука – это обстоятельство впоследствии послужило темой многочисленных разговоров в клубах. Щеголь-коммерсант мистер Томас Рейке, известный в обществе под прозвищем Аполлон, так как, по непочтительным отзывам, он явился с востока и намеревался окончить дни на западе, был ошеломлен при виде Элверстоука, выходящего из своего дома на Беркли-сквер в компании школьника, а мистер Руфус Ллойд, встретив маркиза на Бонд-стрит и спросив, куда он направляется, с удивлением узнал, что он собирается посетить литейный цех в Сохо. Это сообщение позднее было воспринято с недоверием, а сэр Генри Майлдмей с высокомерной улыбкой заметил «рыжему денди»: «Боюсь, Руфус, что он подшутил над вами». Ближе всех к истине оказался давний друг Элверстоука, лорд Питершем, который промолвил, слегка шепелявя: «Наверное, он повел туда одного иж швоих племянников».
Мистер Эндимион Донтри, также повстречавший Элверстоука на Бонд-стрит, мог бы возразить Питершему, но он не присутствовал во время этого разговора и лишь слегка удивился, увидев маркиза в сопровождении мальчика. Мистер Донтри был поистине великолепным молодым человеком, с отличной фигурой и безупречными чертами лица – профилем, вызывающим восхищение многих леди, которые заявляли, что он мог бы служить моделью древнегреческому скульптору, чудными карими глазами, тонкой линией рта и вьющимися над благородным лбом каштановыми локонами. Подобная красота неизбежно привлекала внимание, и, если бы его умственные способности были чуть выше умеренных, а манера разговора более занимательной, он являлся бы первым фаворитом у дам. К несчастью, мистер Донтри, несмотря на вежливость и дружелюбие, был тугодумом, не обремененным идеями, – его речь состояла из штампов и оживлялась лишь во время описания препятствий, успешно им преодоленных на пути к спортивным и охотничьим достижениям. Товарищи-офицеры считали его славным парнем, но с добродушной насмешкой именовали Простофилей Донтри, на что он нисколько не обижался, а лишь заявлял с улыбкой, что никогда не отличался хитростью. Эндимион был преданным сыном и добрым братом, и хотя он охотно принимал от Элверстоука денежное пособие (вместе с лошадьми и чином корнета), но был признателен за эти благодеяния и крайне редко обращался к нему за дополнительной финансовой помощью.
