Настроение сразу испортилось, рифмы выпорхнули. А тут ещё в
его сторону пошёл Вакуленко, потный и в пыли, туповатый сержант из Рязани.
Чернов поспешно спрятал письмо в книгу.
Что там стряслось?
Вакуленко рассерженно проскрипел:
Сволочи... Брешут всякое...
Голос у него был сиплый, вечно простуженный, хотя последний
раз Вакуленко болел всего лишь расстройством желудка, да и то в детстве.
Что?
Вроде они высадились на Дальнем Востоке!..
Что? вскрикнул Чернов.
Их десант уже в Приморье, объяснил Вакуленко раздражённо.
Черт, не понимаю...
Чернов поспешно вытащил из сумки крохотный приёмник, врубил.
На первой же волне поймал торопливый захлёбывающийся голос:
... экспедиционный корпус был с ликованием встречен местными
жителями! В миротворцах все справедливо увидели единственную реальную защиту.
Элитные части заняли оборону по берегу Амура, взяли под охрану мосты. Местное
население помогает, чем может...
Оцепенев, оба дослушали до конца, а когда пошла бравурная
музыка, Чернов торопливо поискал новости других станций, отыскал без труда: все
информационные службы передавали сенсацию, комментировали, высказывали
суждения, мнения специалистов, строили прогнозы дальнейшего развития событий...
Ну не сволочи? просипел Вакуленко.
Чернов ощутил, как сердце стиснула горечь. Сказал с трудом:
Но это ведь... от китайцев. Ты ж слышал, они вот-вот перешли
бы через мосты на нашу сторону!.. Да им и мосты ни к чему. Переплыть реку долго
ли?.. На лодках, плотах... Эту массу не остановить...
А юсовцы остановят? спросил Вакуленко зло.
Юсовцы? переспросил Чернов. Сам знаешь, что остановят. Они
только на словах всё о миролюбии да о невинной слезе ребёнка! Ты ж видел, что
они здесь бомбёжками сделали. Мы трупы мирных жителей бульдозерами сгребали!..
Они могут, не моргнув глазом, и китайцев встретить пулемётным огнём, пусть там
хоть одни бабы с детьми попрут. А вот мы не решимся.
Вакуленко опустил голову. Лицо темнело, наливалось дурной
кровью. Прошипел с ненавистью:
Но что? Что с нами случилось?
Вымираем, ответил Чернов.
Что ты сказал?
Что слышал. Дело не в сокращении рождаемости, ответил
Чернов. Мне дед говорил, что вырождаемость начинается с момента, когда свою
шкуру начинают ценить выше, чем шкуру... или даже сердце своего народа.
На стадионе американские солдаты пустились в пляс. Хватали
за руки и русских, приглашали разделить веселье, но те вырывались, пошли к
скамейкам, как проигравшая команда футболистов.
Вечером Вакуленко напился, устроил безобразную драку с
юсовцами. Старшие офицеры вмешались, погасили ссору. Вакуленко отправили на
гауптвахту, а юсовцам мягко попеняли, что не стоит так уж бурно выражать свою
радость. Русские медведи тупые, они не всегда понимают, что высадка в Приморье
это спасение для самих же русских. Ну тупые они, тупые! Принимайте это во
внимание.
Утром всё вроде бы успокоилось, но к полудню снова
схлестнулись уже на стадионе. По расписанию в этот день русские миротворцы
могли заниматься своим футболом, но американцы то ли перепутали день, то ли
решили воспользоваться ситуацией, но заявились всей бейсбольной группой с
полусотней болельщиков, таких же крепких и плечистых парней.
Угнетённые плохими вестями с родины, русские растерянно
погалдели, как рассерженные гуси перед стадом быков, но благоразумно начали
уступать поле. Юсовцы сперва тренировались на одной половине, разделили стадион
по-братски, затем их капитан бейсбольной команды сказал бесцеремонно:
Ладно, ребята! Вам сейчас разве до игры?.. Валите отсюда.
Скажите спасибо, что мы вас ещё и от албанцев защищаем!
Чернов стиснул зубы. Юсовец прав, албанцы русских ненавидят,
постоянно пакостят, а иногда даже постреливают из темноты. Юсовцы в самом деле
нередко становились между русскими отрядами миротворцев и разъярёнными
албанцами, гасили страсти.
Значит, спросил он, теперь мы вам обязаны зад лизать?
Чернокожий сержант захохотал:
Лизать не надо. Но подставить свой зад можешь! У нас многие
белое мясо любят. Да и я не откажусь...
Чернов знал себя как интеллектуала и поэта. Он вырос сильным
и крупным, заслуга крупных родителей, но в душе оставался зайчиком. Сейчас в
черепе сверкнула красная молния. Он увидел изменившееся чёрное лицо с
расширенными ноздрями, ударил в этот плоский нос, услышал страшный звериный
визг, понял, что кричит он...
Как потом ему рассказали, драка завязалась сперва между ним
и чернокожим сержантом, затем по всему полю. Он успел разбить негру нос и выбил
передние зубы, после чего озверевший миротворец поверг его наземь двумя
страшными ударами, а затем ещё и поносил на носках, почти поднимая тяжёлыми
ударами ботинок в воздух.
На негра набросились наши, юсовцы с готовностью вступились
за своих. После короткой схватки русских вышвырнули за пределы поля. Там они
путались в кровавых соплях, грозились в бессильной ярости, ругались и вопили, и
юсовцы, чтобы закрепить победу, сыграли два бейсбольных матча, а потом, когда
пришла ночь, зажгли прожектора и вовсю гоняли в регби здоровенные, накачанные,
неутомимые, как настоящие боевые машины, нацеленные на победу.
Русские же до поздней ночи маялись в лазарете. Никто не
обошелся без ссадин и кровоподтёков, но у четверых были сломаны рёбра, у
Николаева треснула челюсть, а Семенчуку пришлось накладывать гипс на руку. У
юсовцев, как удалось узнать, никто серьёзно не пострадал, если не считать
сержанта-негра, которому Чернов выбил зубы.
Воздух в казарме был пропитан унынием. Стены сдвинулись, а
потолок опустился, все дышали тяжело. Кто-то без конца глотал аспирин. Когда
рядовой Пищенко попробовал взять гитару, на него окрысились и зашикали со всех
сторон.
Чугунную тишину наконец нарушил сержант Тюпцев. Прокашлялся,
сказал глухо:
И что теперь?
Никто не спросил, о чём он, отводили взгляды. Только Уляев
бросил зло:
Сволочи...
Их тренируют круче, сказал Шевчук с унынием. И стероидами
пичкают, всё по закону. У них мясо нарастает, как будто надуваешь камеру! А у
нас анаболики только из-под полы...
Их капитан сказал, бросил кто-то из глубины казармы, что
больше нас на стадион не пустят!
Это капитан Мюллер?
Нет, капитан регбистов. И если албанцы захотят кого из нас
пристукнуть, они отвернутся.
Стены угрюмой казармы медленно, но неуклонно сдвигались,
словно русских миротворцев запихнули в мусоросборочную машину, а теперь
упаковывают в нечто компактное и не такое бесформенное. Дышать стало тяжелее.
