Зато учёба в таком центре открывает двери к званиям и
должностям надежнее, чем красный диплом Военной академии. Руководство Центра
готово застрелиться: эти генеральские сынки даже на пушечное мясо не годятся,
все испортят и перегадят... К счастью, кто-то из умных голов посоветовал
сформировать из них отделение для парадов и гонять по плацу, гонять до
бесконечности, шлифуя выправку.
У него теперь был свой джип, старый и неказистый, но с
усиленным мотором, встроенные чипы следят за тормозами и подачей топлива... так
что около часа нёсся по прямому шоссе, превышая все ограничения скорости,
наконец эстакада, развязка, оттуда ещё минут пятнадцать уже не такой гонки,
знакомый переулок, вывески сменили, но стена облупилась ещё больше...
В гастрономе купил молока, полголовки сыра, хлеба. Филиппа
три дня как выписали из госпиталя, но этот псих недобитый всё ещё стесняется
выходить на улицу. Придурок. Ему пластическую операцию сделали, ещё краше стал!
А если бы оставили таким, какой есть, обгорелый как головешка, то бабы за ним
бы косяком ходили! Это же Россия, чудак. Героев всё ещё любят, мальчишки ими
гордятся. Шрамы не портят мужчину, а всё ещё украшают!
Лифт поднимался медленно, скрипел, раскачивался, как грязный
галстук на шее бомжа. Сквозь сетку Дмитрий увидел новенькую дверь, обитую чуть
ли не кожей, удивился, приготовился к неожиданностям.
Дверь открыл сам Филипп. Сильно исхудавший, совсем не тот
брызжущий здоровьем здоровяк с румянцем во всю щеку, растущим животиком и
складками на боках. Глаза страдальческие.
Ты один? спросил Дмитрий.
Ты чего? удивился Филипп.
Да так... Дверь у тебя обновилась. Ага, ещё и коврик кто-то
постелил...
Филипп в смущении развел широкими ладонями:
Да тут одна заходила... Да не стой, двигай в комнату. Никого
нет.
Дверца холодильника на кухне расцвечена налепленными
ягодками. Так делает либо ребёнок, либо очень молодая и жизнерадостная женщина.
Дмитрий сделал вид, что никаких изменений не заметил:
Извини, что не шампанское! Тебе нельзя, а я в одиночку не
пью.
Нет в тебе русской души, упрекнул Филипп.
Наверное... Говорят, мой дед хохол, а бабушка татарка.
Впрочем, выходит русский!
В комнате со стены на них весело уставился Славка:
беззаботный, рот до ушей, рубашка расстегнута до пояса. Переснято и увеличено с
любительской фотографии. Можно бы добавить компьютерных спецэффектов, где-то затемнить,
что-то подправить, но Филипп оставил, как было снято. А в квартире все та же
беднота, развалившийся диван, хреновая мебель, старые паркетины, что скрипят и
выпрыгивают за тобой следом. Впрочем, он уже знает, как Филипп и Слава
истолковали понятие «новые русские, самые новые» и как истратили оставленные им
деньги.
Тащи стаканы, сказал Дмитрий. Шестипроцентное молоко это
круто!.. Я тоже с тобой выпью.
Филипп замедленными движениями достал из шкафчика стаканы.
Дмитрий наблюдал за другом с приклеенной улыбкой. Здоровяк всё-таки Филипп.
Другие с такими ожогами мрут как мухи. А он выжил, перенес сложнейшие пересадки
кожи, тяжёлые ещё тем, что кое-где выгорело и само мясо. Приходилось что-то
наращивать, сшивать, передвигать, теперь заново учится двигать новыми мышцами и
укороченными сухожилиями.
На столе появилось три стакана.
Наливай, сказал Филипп надтреснутым голосом. И ему тоже.
Дмитрий молча срезал кончик пакета. Молоко белой струёй
хлынуло в стакан.
Перестань себя истязать, сказал он тихо. Зато мы победили!..
Мы заставили их убраться с Байкала. Да как заставили!.. Бежали, бросив все
снаряжение, технику. Филипп, как ни крути, но основная способность к выживанию
нации... как и отдельного человека, определяется готовностью к жертвам. То есть
когда идёт война, побеждает та сторона, где готовы больше принести в жертву
своего благополучия... жизни своих сограждан, близких и прочих неудобств. А
сдаётся та, где жители первыми говорят: да хватит нам голодать, да пусть они
нас захватывают, не поубивают же! Зато наконец перестанем лить кровь. А что
заберут Курилы... Судеты, Полабье, Сибирь, Вятку, имена, национальность... ну и
хрен с ними! Мне жизнь и мой огородик дороже... Понял, Филипп? Спасая свои
шкуры, они губят души. А у нас ни черта нет, кроме наших душ! И вообще у
человека ничего больше нет.
А кто спорит, пробормотал Филипп.
Ты.
Я? Каким образом?
Сдаёшься.
Ещё нет, ответил Филипп тихо. Ещё нет.
Глаза его уперлись в крышку стола. К молоку не притронулся.
Дмитрий сказал настойчиво:
Победитель, как известно, определяется не по количеству
потерь, победа может быть и пирровой. Победа за тем, за кем поле сражения, увы
Бородину... Но обескровленный победитель всё же добивается своего! Иудеи пару
тысяч лет... не помню точно, не важно, добивались своего государства. Да, шли
на жертвы. Не ассимилировались с коренным населением, как ни принуждали их
короли, цари, императоры, султаны, президенты. Теперь у них есть Израиль!
Маленький, но свой. Курды добиваются своего Курдистана с такой же
настойчивостью. Да, они народ проще и бесхитростнее. Но у них, как и у иудеев,
есть жажда своего государства. Добиваются... как могут! Но добиваются. Мы в
своей России знаем, что не можем добиваться ни хитростью иудеев, ни автоматами
курдов, потому чисто по-русски обгаживаем тех и других. У меня есть уши —
слышу, есть глаза — читаю, смотрю по телевизору. Одни тупые, другие хитрые...
Так ведь? Да ты пей молоко, я ж пью!
Да пью я, нехотя ответил Филипп. Скоро вовсе на кефир
перейду.
Я вот даже в своём... своей воинской части слышу старинное,
что вот если нагрянет враг, то мы все плечом к плечу вместе... Увы, это только
красивая отмазка! Как та, что русские долго запрягают, зато потом о-го-го!.. Ни
черта не будет. Как сейчас, когда на улице пара сопляков избивает женщину,
здоровенные мужики трусливо проходят стороной и возмущаются про себя: ну где же
милиция? И почему это никто не вступится? Вон же сколько здоровых мужчин!.. Ну
почему я первый? Пусть кто-нибудь начнёт, тогда и я... может быть. Только чтоб
на мне не порвали рубашку. И не наступили на туфли, я их только что почистил...
Филипп, что с тобой? Ты что, вроде бы стыдишься, что пошёл на жертву? Да, с
нами больше нет Славки. Да, у меня, кроме Славки, погибли ребята, которым я доверял
жизнь... Но мы победили!.. Другое тревожит, Филипп...
Филипп отпил треть, поморщился, опустил стакан на стол с
такой осторожностью, словно это была граната.
Что?
Это мы сражались, сказал Дмитрий. Мы дрались, рвали жилы,
жертвовали... Но много ли нас? Раньше было много, знаю. Но с каждым днем нас
всё меньше. Меня в пот вгоняет мысль, что на нас нападёт, скажем, Турция. Или
Шри-Ланка. Если при нападении заявит, что всех русских надо перебить на месте,
то мы ещё... может быть!.. окажем какое-то слабенькое сопротивление. Но если
Турция заявит, что она ввела войска как друг, что настроит у нас магазинов и
завалит их дублёнками и куртками из их хреновой, но дешёвой турецкой кожи, что
всем оставит огороды и приусадебное хозяйство, а изменит разве что такие пустячки,
как осточертевшее православие на ислам, русские имена на турецкие один раз уже
поменяли, почему не снова? ещё какие-то мелочи, но все останутся живы... ведь
жизнь самое ценное?.. Лучше быть живым псом, чем мёртвым львом? Лучше жить на
коленях, чем умереть стоя?.. И что же? Если честно: окажут ли русские
сопротивление?
