Для арестов не надо даже ехать в горные аулы. Достаточно
пройтись по московским рынкам, гостиницам, вокзалам, казино... Да и квартиры
все на учёте!
Вот так и принимаются великие решения, мелькнула у меня
мысль. Великие доктрины, меняющие судьбы мира... Прерываемые текучкой,
мелочами, потом к ним снова возвращаемся, дорабатываем, сглаживаем или
спрямляем углы, упрощаем, чтобы философское воззрение стало понятным любому
слесарю. Слесарю это так, для красного словца. Сейчас интеллигенция ещё та, от
слесарей не только не ушла, но кое в чём ещё и отстала...
А если все свести к одной ключевой фразе, заповеди, то это
должно звучать так: каждый православный... нет, православные ни при чём, это на
глаза попался телеэкран, там эти шаманы на что-то брызгают водой... интересно,
а что-то ещё умеют делать?.. сейчас православные это уже нечто такое дохлое, на
что рассчитывать не приходится. Православный теперь не убьёт и микроба. Пусть
это будет заповедь каждого русского, а потом станет заповедью и каждого
европейца, каждого мыслящего и культурного человека: убивать американцев везде,
где подвернется возможность!
Сейчас в правильности этой заповеди надо исподволь убеждать
весь цивилизованный мир. Чтобы каждый понимал, что, убивая американцев... будь
то вооружённые до зубов коммандос или мирные туристы, они спасают мир!
Спасают весь род людской.
Глава 13
Жаркое аравийское солнце нежно и властно приняло Дмитрия в
объятия. После хмурого московского неба, низкого и сплошь затянутого
грязно-сизыми тучами, здесь над головой устрашающе далекая синь. Даже солнце не
огромное красное, а крохотный, добела раскаленный диск, от которого плавится
свод, а по коже бегут сладкие мурашки.
Справа и слева через широкие турникеты из здания аэропорта
выходили пёстрые туристы. Империя обезличивает людей, сливает в одинаковую
массу, но Дмитрий всё ещё легко отличал неторопливых финнов, всё ещё одинаково
белобрысых, от совсем ещё недавно белобрысых немцев и англичан, теперь уже
почерневших, а то и онегрившихся... не спутает одинаковых японцев и таких же
одинаковых, но по-другому, иранцев...
Французы вывалились крохотной стайкой, но шуму от них было
больше, чем от впятеро большей группы шведов. Самая крупная группа туристов,
естественно, из Империи. Самая богатая, что проглядывает не в навешанных
бриллиантах, а в демонстративном пренебрежении к условностям: в шортах, что
запрещается местными законами, женщины в маечках, что честнее называть
прозрачными лифчиками...
Жара расплавила бы асфальт, но здесь не асфальт под ногами
широкие каменные плиты. По обе стороны фонтаны разбрызгивают серебристые струи.
Порыв ветра бросил в лицо прохладную водяную пыль. Рядом счастливо засмеялась женщина.
На широкой площади выстроились сотни шикарных автомобилей.
Дмитрий слышал, что арабы считают ниже своего достоинства покупать что-то
помимо роскошных кадиллаков, но эта площадь впечатляла даже подготовленного
человека. Он не увидел ни одной машины, что стоила бы меньше полусотни тысяч
долларов!
Машины, белые как снег, серебристые, ярко-красные, оранжевые
и всех-всех цветов, за исключением чёрного, сверкали под солнцем так, что
глазам было больно. Дмитрий надел тёмные очки, те послушно закрыли половину
лица.
На небе ни облачка, от горизонта до горизонта синий-синий
купол. Здесь всё праздничное, весёлое, не по-арабски весёлое. Арабы любят и
умеют веселиться, но сейчас в этом веселье вроде бы перебор. Или это ему
кажется, приехавшему из серого дождливого мира, где над серым тоскливым городом
висят грязные мокрые тучи, где под ногами хлюпает грязь, а холодный ветер
пронизывает насквозь?..
Ноги понесли мимо ряда машин. Будь это в России, он сказал
бы, что идёт мимо дворца, где происходит съезд поп-звёзд. Только у них
автомобили круче, чем у членов правительства или глав дипломатических миссий. А
здесь самые неприметные это мерсы ценой в полста тысяч долларов, а две трети на
стоянке это роллс-ройсы всех расцветок!
Из-за машин вышел молодой сухощавый парень, смуглый, в
чалме, с лихо закрученными усами. Дмитрию он напомнил магараджу из какого-то
старого фильма.
Приветствую! сказал он жизнерадостно, и Дмитрий сразу ощутил
пенджабский акцент. Куда изволите?
Дмитрий остановился, пальцы невольно взвесили в руке
чемодан. Легкий как пушинка в России, он показался в этом тающем от зноя мире
тяжёлой гирей. И с каждым мгновением он не просто казался тяжелее, а становился
тяжелее, ибо тело сразу уловило и приспособилось к разлитому в воздухе покою,
благополучию и абсолютной безопасности. Ладонь стала потной, ручка норовила
выскользнуть, как граната с выдернутой чекой.
Он повернулся к машине. Мерс, обыкновенный мерс, хотя с
позолоченной решеткой радиатора и довольно изящными фигурками джейранов
размером с кулак. Возможно, эти джейраны стоят дороже самого автомобиля.
Ещё не знаю. Разве что отвезёшь в приличный отель. Знаешь
такие?
Знаю, господин, ответил шофер. Дмитрию показалось, что шофёр
заколебался: то ли назвать его «мистер», то ли «мсье», но всё же решил ограничиться
более общим. Меня зовут Муслим. Я знаю весь город, знаю все весёлые места, как
правоверный знает мечети!
Он открыл багажник, Дмитрий забросил чемодан.
Поинтересовался:
А ты правоверный?
Само имя Муслим, ответил шофёр гордо, означает «мусульманин».
У нас в Пенджабе две трети мусульман! А когда я ходил в школу, было меньше
трети.
В машине было прохладно. Кондишен выдавал ещё и солоноватый
аромат морских волн. Дмитрий погрузился в мягкое удобное кресло, широкий ремень
ласково и упруго щёлкнул пряжкой. Сразу ощутилось погружение в уют и
безопасность. Щелей для подушек безопасности не приметил, но не сомневался,
что, если машина пусть на малой или сверхвысокой скорости напорется на дерево,
мгновенно появившийся мягкий шар не даст ему даже клюнуть носом в переборку.
Чуть качнувшись, машина вырулила на широкую полосу. Под
колесами потянулось одинаковое серое шоссе. Ровное как стекло, ни малейшей
выбоинки, а прямая как стрела линия упиралась, уменьшаясь до ширины иглы, прямо
в горизонт. Правда, в этом вряд ли заслуга строителей: в арабской пустыне
трудно найти горы или холмы.
Значит, сказал Дмитрий, исламский мир стремительно ширится?
Еще как, согласился Муслим довольно. Но только маленький мир
может быть однородным. А исламский настолько теперь велик, что в нем все цвета
и оттенки... Взгляните налево, вон там целая улица отелей! Есть на все вкусы.
Какие могут быть вкусы? удивился Дмитрий. Вкусы надо было
оставить там, на Родине.
Почему? удивился Муслим.
Разве это не исламский мир?
Исламский, согласился Муслим.
Так что же?
Я ж говорю, что исламский мир теперь огромен, пояснил Муслим
довольно. Есть страны, где только две краски: чёрная и белая, а есть и вот
такие...
