Наш молодой разум... а разум человека ещё очень молод,
отчаянно нуждается в вере. Вера нужна ему, как молодому дубку нужна защита под
кроной старого могучего дуба. Защита и опора. Даже не как молодому дубку, а как
плющу, которому необходимо сильное дерево, по которому можно взбираться вверх,
обвивая ствол. Карабкаться к солнцу. Без железобетонных догматов, в которых
человек не сомневается, он полное ничтожество. Несмотря на любой коэффициент
интеллекта.
Конечно, на кухне за кружками пива можно спокойно посидеть и
перемыть кости своим догматам. В чем-то усомниться, что-то попробовать
заменить. Но ни на один час не оставаться без оных! Как бы мы ни относились к
ваххабитам, но они прекрасные бойцы прежде всего потому, что свято верят в свое
дело. И готовы класть за него головы. Они, конечно, гады, воюют против нас,
нападают на Россию, но это смелые и убежденные в своей правоте гады. И вообще,
если честно, то всё-таки не гады. Гады это те, у кого нет ничего святого и
которые не только не готовы умереть за идею, но даже пальчик за своего Христа,
за демократию или сексуальные свободы не прищемят.
За спиной неожиданно снова повеяло ароматом кофе. Марина
внесла широкий поднос, чашки сгрудились тесно, давая место расстегаям и прочим
вкусностям президентской кухни. Мое настроение сразу поднялось, такие
неожиданные повторы я люблю, даже мысли спутались и пошли по струе запаха, как
понеслась бы стая гончих псов по следу жирной жареной утки.
Теперь вы видите, втолковывал Коломиец, чем ужасны эти
догматы, которые так сковывают наше сознание... Слабым вера необходима, но
мы-то... но нам же...
Дурень, мелькнуло у меня в голове беззлобное. Красивый
образованный дурень. Надо как-то незаметно объяснить ему, не задевая самолюбие,
что как раз сильным догматы... или скажем по-другому: вера в правоту своего
дела нужнее, чем слабым и растерянным «православным». Не доказательства, а
именно вера! Вера укрепляет разум, придает ему силы, способность «копать
дальше».
Вера в правоту своего дела дисциплинирует как в великом, так
и в мелочах. В исламе, самой молодой религии, это доведено чуть ли не до
ежедневной утренней гимнастики и занятий с гантелями. По крайней мере,
предписано, что с постели надо вставать с правой ноги, а в туалет заходить с
левой. Человечек ленив, он постоянно нуждается в насилии со стороны. Дай
ребёнку волю, он перестанет ходить в школу, а дай волю взрослому не пойдёт на
работу, а свернёт к доступным бабам. И тот и другой нуждаются, чтобы их
заставляли делать «нужное» для них же самих. Вера, будь это религия или учение
коммунизма, способна заставить это делать изнутри, не ущемляя достоинства
взрослого человека видом надсмотрщика с плетью.
Потому именно американский образ жизни гибель. Гибель
человека в человеке. Превращение в животное, умеющее читать и писать, даже
пользоваться компом, но всю мощь науки и техники поставившее на службу своим
животненьким инстинктам. С воцарением «американского образа жизни» в
человеческое общество пришло Великое Упрощение. Или Великий Откат в тьму
инстинктов.
«Американского образа жизни» как духовной силы просто нет.
Глава 17
Краснохарев медленно повёл по сторонам очами, будто
удивляясь, откуда мы все набежали в этот кабинет такие прыткие. Медленно
поинтересовался:
Никто Усачёва не видел?.. Он должен мне кое-какие прикидки
принести...
А он задержался в Храме, сказал Коган с ехидцей. Он теперь
стал православным. Назло исламистам.
В Храме? не понял Краснохарев. Каком Храме?.. А, в том
самом, где ставят свечки этому... как его... Павлику Морозову...
Коган удивился:
Почему Павлику Морозову? А, что отца родного предал? От его
веры отказался? Ну и аллюзии у вас, Степан Викторович!
Краснохарев благодушно отмахнулся, не отрывая взгляда от
бумаг:
Сам ты эта... аллюзия. Да при чем тут вера? Молодой больно.
Как этот Павлик... У того мозгов было как у гайдаровских героев, что при соплях
до полу уже твёрдо знали, чем хороша Советская власть и чем плоха царская...
Так и этот, которого на крест... Я не приму веры или учения от человека,
который в тридцать три года уже был повешен... или его на кол, не помню, а до
этого все годы плёл насчёт правой и левой щеки. Это ж во сколько лет такое
надумал?.. Я, к примеру, в двадцать был ещё тупым качком, в двадцать три года
украинским националистом... в тридцать сайонтистом, или сциентистом, как
предпочитают называть другие...
Мирошниченко полюбопытствовал:
А что это, простите великодушно, за фрукт? Вроде киви или
манго?
Вот видите, даже пресс-секретарь не помнит!.. Эх,
молодежь... Так называли тех, кто считал, что все проблемы решит только наука.
Как политические, так и моральные, философские, экономические... Да, а в
двадцать пять лет я ещё стремился успеть получить мастера спорта международного
класса. Если не звания грести, то чтоб перед девками хотя бы мускулами трясти.
Я тогда твёрдо знал, что все интели дураки трусливые, что самые лучшие люди это
Томми Коно, Пол Андерсон...
А кто это?
Шварценеггеры тех далеких лет. В восемнадцать лет я был...
гм... ну, это мы углубились слишком далеко. Так во сколько лет Христос создал
свое учение? В двадцать? Двадцать пять?
Коган сказал насмешливо:
Но вы же не Христос.
Яузов пробурчал:
Как эти пархатые защищают один другого, подумать только...
Краснохарев, над головой которого завязалась нелепая
дискуссия, морщился и пригибал голову, а я вступился за главу кабинета:
Всё-таки в самом деле больше веришь учению, которое создаёт
человек поживший и повидавший. Который успел побывать и драчливым мальчишкой, и
культуристом, и сайонтистом, и алармистом, и националистом... и еще бог знает
кем, прежде чем все это осмыслить, понять, что так живут и думают все люди. Да
еще успеть создать нечто умное, пригодное как для детей, так и для стариков.
Тридцатилетний выше меня прыгнет, поднимет штангу потяжельше, но вот насчёт
мозгов...
Коган покосился на Яузова, сказал свистящим шепотом:
Но если предположить, что у тридцатилетнего Христа мозгов
было больше, чем у пятидесятилетнего Никольского?
Яузов зарычал, вот он сионизм в действии, а я возразил:
У пятидесятилетнего Христа ума было бы больше, чем у тридцатилетнего
Христа. Вы с этим согласны? О присутствующих умолчим, мы и так знаем, что мы
самые умные на свете! Вот его бы, пятидесятилетнего Христа, я бы послушал
внимательнее. Да и наш Степан Викторович к такому бы прислушался... а не к
этому Павлику Морозову, мальчишке в коротких штанишках. Хотя бы потому, что
пятидесятилетний знает, как мыслят и ведут себя и двадцатилетние, и тридцати, и
сорока, и даже смутно догадывается, что думают шестидесятилетние...
