Теперь уже не будут, проронил Шпак с мрачным
удовлетворением. Ни заложников держать, ни своим детям показывать русских рабов
в своем хозяйстве...
Лейтенант поинтересовался, продолжая снимать:
А как наша акция будет объяснена?
Шпак отмахнулся:
Как удар по боевикам... или нечто подобное. Командование
причину найдет! Но не в этом главное...
Лейтенант молча снимал. Он знал, что не в этом главное.
Главное, что удар был нанесён сразу же после взрыва в поезде. На хвастливое
заявление шейха Низрака, что русским нанесён удар и что моджахеды будут
поступать так и впредь, поступил ответ молчаливый, но красноречивый.
На каждый взрыв в России, сказано вот сейчас, будет взрыв
впятеро мощнее на территории противника. Если эти дети гор думают, что их будут
ловить по всему миру, а потом, если ещё схватят, пять лет искать стопроцентные
и неопровержимые доказательства причастности к взрыву, то они несколько
просчитались. Вы дети гор, а мы дети леса. И наш волчий оскал ещё не
потеряли...
Десантный вертолёт уже стоял на окраине, раскорячившись на
прочных лапах. В синем небе мелькали тёмные точки: боевые вертолеты на всякий
случай прочёсывали окрестности. Если кто ушёл пасти коз или собирать хворост,
пусть и он ответит за взрыв рязанского поезда.
Шпак у вертолета оглянулся, процедил:
Надеюсь, доблестные ребята из Народно-Освободительной Армии
намёк поймут.
Лейтенант крикнул из чрева вертолета:
Шейх в Гарварде учился!.. Может и не понять.
Повторим, ответил Шпак зло. Хватит играть в подставление
щёк... Я уже не христианин! Не мусульманин, правда, но уже и не этот... которой
возлюбливает врага своего. Хрен я его буду возлюбливать! Пора повернуться к
миру азиатской рожей!
Глава 29
Ночное небо черно, без единой звездочки. Машина резво
мчалась по мокрому от дождя асфальту, колеса подминали перевернутый город с его
освещенными домами, рекламами, фонарями.
Олейник не мог отделаться от странного ощущения, что едут в
самом деле по толстому стеклу, а под ним город, особый, ночной. Тряхнул
головой, проверил автомат на коленях, шлепнул себя сзади по пристегнутой кобуре
скрытого ношения. Привычные действия вернули к реальности.
Водитель по его знаку остановил машину на въезде на Манежную
площадь, огляделся. Полночь, в лужах и на мокром тротуаре отражаются огни
фонарей. Небо без звёзд, тёмное, чёрное, словно вывернутый наизнанку угольный
мешок.
Перед массивным зданием казино площадь забита до отказа
дорогими машинами. Здесь обычно паркуются осторожно, тесно, дверь не удаётся
открыть полностью, даже тузы и банковские воротилы выскальзывают бочком, словно
одноглазые камбалы.
Зато перед самым входом оставлена площадка метров в
полсотни. Если везде серый асфальт, то здесь под ногами широкие цветные плиты,
празднично, чисто. Крепкие ребята прогуливаются вдоль всего квартала,
посматривают. Свобода свободой, но ни один панк, металлист или бомж не
устроится на тротуаре пообедать или почистить ноздри. Крепкие ребята несут свою
службу по духу... черт, как бы это сказать... а не по форме, за что Олейник
ставил им немалый плюсик.
Он выпрыгнул из машины легко, хотя ещё вчера ночью
просыпался от боли в старых ранах. В Крыму их не чувствовал, но здесь, в
сумрачном московском климате, при каждой перемене погоды, к добру или к худу,
всякий раз вспоминает ту красочную прогулку юсовских коммандос по крымской
земле...
Вчера была плохая погода, а сейчас... Он взглянул на низкое,
затянутое тучами небо, по-волчьи улыбнулся: ещё хуже! Серый дождик хорошо. Даже
покурить не выходят на улицу эти тузы преступного мира...
Впрочем, что он все меряет на свой аршин? Это его бы поперли
в шею курить на задний двор, где багор на красном щите и грязный ящик с песком
под этим щитом. Им неважно, что он майор внутренних войск, для них и генералы
не дороже лакеев. А вот они тузы, на то и тузы, что дымят в обе ноздри хоть за
столом, хоть в спальне министра.
Какой бы охраной этот Вася Пупкин... или как его там, Гогик
Дербентский, ни окружил себя, сейчас его не спасут ни громилы, ни продажная
милиция. Впрочем, не вся она продажная... Вон им придана группа милиционеров,
которые готовы грызть гадов живыми, таких ребят ничем не купишь...
Начали, велел он. Лещук, Мысько со мной. Остальные по плану.
Из трёх автомобилей посыпались, как горох, раздутые от
бронежилетов фигуры в защитных комбинезонах. Чёрные маски делали их похожими то
ли на террористов, то ли вовсе на инопланетян. Согнувшись, быстро побежали
вдоль стены.
Сам Олейник направился прямо к входу в казино. Не оглядываясь,
он знал, что сейчас по всей территории хватают и вяжут охрану. Кто
сопротивляется, тот получит так, что очнется в больнице, но таких идиотов
остаётся все меньше и меньше. Сами падают на асфальт, боятся даже дышать.
Знают, что виноваты уже тем, что пошли в охрану, а не крутить гайки на заводы.
Перед дверью стоял массивный мужик в расшитом мундире,
похожий на опереточного генерала царских времен. Да и борода у него веником до
середины груди, а там толстые золотые шнуры толщиной с цыганский кнут.
Определив, куда направляется этот невысокий худощавый
человек, он сделал шажок, загородив собой дверь. Сквозь стекло было видно, как
в холле по ту сторону двери с готовностью выросли ещё двое, могучие, как дубы,
с низкими лобиками, но одетые в костюмы чуть ли не как графья.
Лещук и Мысько сразу скользнули мимо Олейника и швейцара.
Оба такие же дубки, но это наши дубки и особенно люто ненавидят себе подобных,
которые пьют и едят на серебре, катаются в долларах, как сыры в масле, обвешаны
бабами, а в саунах пьют дорогое пиво.
Милиция, буркнул Олейник швейцару. Тот, вместо того чтобы
качать права, тут же отшатнулся к стене, побелел, поднял руки. Знает уже,
зараза, что с новой властью шутки плохи. Так и стой!
Качки, похоже, не успели понять, что врываются не просто
подвыпившие гуляки. Олейник лишь скользнул взглядом, как Лещук показывает свой
коронный удар, когда зубы вылетают веером, а Мысько торопливо ломает противнику
кости, «пока можно», быстро влетел в роскошный холл.
С пистолетом наголо, напряжённый, взъерошенный, он невольно
остановился, потрясённый и ошеломлённый роскошью обстановки. На миг показалось,
что попал не то в Версаль, не то в Зимний дворец, хотя ни разу ни там, ни там
не бывал. Мраморный мозаичный пол, огромный зал, люстры на высоком, как в
церкви, своде каждая побольше, чем в Большом театре, а посреди огромного, как
стадион, зала фонтан!
Когда-то в детстве его повели в ГУМ, он там был потрясён,
что в магазине фонтан, да еще такой большой, так вот тот, гумовский, просто
нищий недомерок рядом с этим, казиношным!
