Ехали на броне, определил Глушенко. Сбросило взрывом,
оглушило. А когда очнулись...
Лейтенант Мороз выкрикнул:
Гады!.. Майор, что будем делать?.. Я не хочу возвращаться
вот так...
Шмелевич окинул быстрым взглядом белые от ярости лица
десантников. Вот у Глушенко даже губы дрожат, весь трясётся. Таких отчисляют
перед серьезными операциями. Почему-то принято считать, что холодный
профессионал предпочтительнее того, кто принимает всё близко к сердцу.
А кто сказал, бросил Шмелевич резко, что враг не будет
наказан?
Глушенко поднял глаза, недоумевающие, хоть и пелена ярости
заслоняет взор, а Мороз сказал быстро:
Следы указывают, что отступили вон туда!
Километрах в десяти виднелись дома. Аул по горским понятиям
велик, в горах охотой прокормиться трудно, здесь селиться стараются друг от друга
подальше.
Бери всех, велел Шмелевич. Со мной останется только команда
вертолета.
Мороз козырнул, а Шмелевич принялся высвобождать из
разбитого бронетранспортёра трупы. Вертолёт по сигналу снизился, сделал круг и
опустился неподалеку. Один из пулемётчиков выпрыгнул, взялся помогать грузить
убитых на борт.
Когда от аула показалась большая группа, вертолет из
предосторожности поднялся, облетел всех, заодно осматривая и окрестности. Мороз
и пятеро его десантников конвоировали целую толпу, состоящую из одних мужчин.
Шмелевич быстро пересчитал: сорок человек. Разного возраста, угрюмые, зыркающие
исподлобья, они и здесь старались не терять достоинства: смотрели гордо, спины
прямые, взгляды надменные.
При виде подбитого бронетранспортёра все сдержанно заулыбались.
У двух подростков вид был такой, что прямо сейчас поднимутся на носки и пойдут
в огненной лезгинке, празднуя поражение врага. Мужчины постарше прятали
довольные усмешки в усы, переглядывались, глаза довольно блестели.
Один из задержанных сказал красивым гортанным голосом:
Ну и зачем нас сюда привели?.. Мы будем жаловаться в обэ...
обээсэс... В НАТО будем жаловаться!
Второй, осанистый, в красивой высокой папахе, сказал ещё
громче, с возмущением:
Как можно хватать невинных людей?.. Если ваших побили, то
ищите тех, кто их побил!
Подросток сказал дерзко:
Полазайте по нашим горам!..
Его друг, такой же красивый и с дерзкими глазами, поддержал
уже со смехом:
Да-да, полазайте!.. И соберите все улики, чтобы могли
доказать, кто их замочил!..
Шмелевич, у которого дыхание из груди вырывалось сдавленное,
с хрипами, а то и вовсе со свистом, трясущимися руками сунул пистолет в кобуру.
Горцы надменно смотрели, как он сдёрнул с плеча автомат, снял с предохранителя.
Остальные десантники по-прежнему молча и угрюмо держали на прицеле всю группу.
Огонь! скомандовал Шмелевич.
Треск автоматов смешался с испуганными криками. Передние
упали сразу, но те, кто стоял за ними, попытались бежать. Пули настигали их в
спины, головы. Поднялся страшный крик. Раненые кричали, подростки растеряли
гордость и пробовали уползать на брюхе, прятались за трупами, кричали уже
жалобно, по-детски.
Десантники, суровые и молчаливые, как киборги, шли следом.
Чёрные дула автоматов расцветали огнём, откуда со страшной скоростью вылетали
свинцовые осы. Кое-кто на ходу выдёргивал сдвоенный рожок и быстро вставлял
другим концом. Сапоги ступали по лужам крови, что быстро впитывалась в сухую
землю.
Потом лишь Глушенко ходил среди убитых, пинал, изредка
слышался одиночный выстрел. Иногда после выстрела тело дёргалось, Глушенко
что-то бурчал, переступал, глаза придирчиво шарили по сторонам.
Десантники заканчивали собирать в бронетранспортёре остатки
документов, жетоны. Шмелевич бродил вокруг места схватки, круги все
расширялись, всматривался под ноги.
Вернулся он последним, десантники уже ждали в точке сбора. С
почерневшим лицом, Шмелевич тяжело дышал, пальцы то и дело дергались к рукояти
пистолета.
Высоко в небе то приближался, то отдалялся шум вертолета.
Боевая машина барражировала над группкой людей, готовая прикрыть огнем двух
крупнокалиберных пулемётов. Видны были фигурки в проёмах на месте дверей, что
прикипели к длинным стволам.
Шмелевич указал в сторону аула, сделал знак, что вся группа
погрузится на борт там. Вертолет качнулся, пошел боком, затем выровнялся и
начал удаляться в сторону аула.
Глушенко спросил настороженно:
Что случилось, майор?
Ты сколько привел? спросил Шмелевич.
Сорок...
А надо еще десятерых, отрубил Шмелевич. Посмотрел в
непонимающее лицо старого друга, с которым прошёл ещё кампанию в Афгане от
начала и до конца, бросил зло: Когда вы ушли, мы здесь обнаружили ещё одного...
Похоже, к нему привязали толовую шашку. Парень потерял голову, бросился
убегать... Ну, гады позабавились, дали отбежать, потом рванули... Только
номерной знак остался да ошмётки мяса на ошмётках сапог.
Не прибегая к уловкам, скорым шагом, кое-где переходя на
бег, они направились к селу. С вертолёта передавали, что в селе спокойно, пока
никто ни о чем не подозревает. Хоть село и небольшое, сказал командир
вертолета, но убили мужчин незаметно. Зато детворы много, ими всё кишит...
Подрастают новые бойцы!
Глушенко зло ругался на бегу, выкрикнул:
Будь моя воля...
Ишь чего восхотел, огрызнулся Мороз, он был известен среди
десантников тем, что имел два высших образования, от службы не косил, а сам
напросился в ВДВ. Не дал бог свинье рога... А то б всех перебодала!
Сам ты... сказал Глушенко и выматерился. Они ж плодятся, как
крысы!.. Жлобится наш майор, сентиментальничает!.. Я бы по сорок за каждого
нашего убитого. А то бы и всех, кого встречу, в распыл!
Продвигались привычными тройками. Слева от Шмелевича Мороз
на бегу ухитрился передернуть плечами, словно не вспотел от бега, а, напротив,
озяб:
Черт, а я ещё как-то хотел поучаствовать в совместных с НАТО
операциях... Мне бы там поучаствовали!
Чего? не понял Глушенко. А что, ты рожей не вышел?
Не принято там, пояснил Мороз. Ну, расстреливать...
Что не принято? удивился Глушенко. Кем?.. Империей? А с
каких пор она стала у нас командовать?..
Ну... это ж принято...
Они оглянулись на Шмелевича. Майор шел сосредоточенный,
взведённый, как курок перед выстрелом.
Поймав на себе вопрошающие взгляды, отмахнулся:
Плюнь. И сейчас, и вообще. Делай так, как правильно, а не
так, «как принято». Хрен знает, кем принято и для чего принято! Если враг не
сдаётся его уничтожают.
