Да нет, это мы такое бы из соображений бизнеса... А
русские... гм... даже не знаю, что у них за гадость в крови. Так что дуй в село
смело. Сперва разгрузи все добро прямо на площади, увидишь, как будут
расхватывать, передерутся, а потом хлопнешь себя по лбу...
Зачем?
Да вроде бы только вспомнил, дубина. Расскажешь, что вот,
мол, так получилось. Парень принял слишком большую дозу героина... наши медики
это обеспечат, не волнуйся, сорвался, обезумел. Пришлось принять меры по
самозащите.
Ляхич спросил осторожно:
А говорить им, что он двоих наших положил насмерть?
Ковалеф запнулся, словно спринтер в вольном беге, нервно
пожевал губами:
Какие ты неудобные вопросы задаёшь! Никакого уважения к
старшему по званию. Не зря всё ещё майор. Мог бы решение взять на себя...
Ещё бы, подумал Ляхич. И отвечай в любом случае сам. Нет уж,
лучше оставаться майором, чем потерять и эти погоны.
Ковалеф сказал раздраженно:
Если скажем о потерях, то убийство преступника будет более
оправдано! Но с другой стороны, не хочу выказывать нашу слабость. Наша
пропаганда миллиарды и миллиарды долларов тратит на то, чтобы образ
непобедимого и несокрушимого американского солдата тиражировался по всему миру,
отпечатался в слабых мозгах подростков! И что же, нам подрывать такую работу?
Пусть наших коммандос ассоциируют с теми суперменами, не знающими поражений,
которых они видят в голливудовских фильмах!
Ляхич прищелкнул каблуками:
Будет сделано! Но если со стороны русских будет выказано
возмущение...
А нам их возмущение, ответил Ковалеф, как говорят сами же
русские, до лампадки. Мы лампадок не ставим. Но вы не дёргайтесь, они о своём
убитом и не вспомнят. Они вообще друг друга ненавидят... Беспричинно.
Достоевщина!
Глава 34
Тяжело нагруженный грузовик вкатил в село. На вытоптанном
месте, которое Ляхич определил как место для собраний, сгрудилось с десяток
неопрятных баб, судачили. Он издали услышал визгливые вопли, даже мат.
Перед машиной не то что расступились, а даже разбежались,
как вспугнутые куры. Ляхич улыбался как можно шире, кланялся, разводил руками,
изображая искренние чувства.
Грузовик остановился, солдаты тут же начали вытаскивать
мешки с сахаром, огромные картонные коробки сникерсов, брикеты с бройлерными
цыплятами. Джозеф громко обратился к угрюмой толпе:
Это все вам!.. Гуманитарная помощь!.. Разбирайте!
Ляхич крикнул с машины:
Они не верят. Объясни, что это все бесплатно.
Халява, сказал Джозеф. Халява, сэр... Тьфу! Это все вам
бесплатно и безвозве... бездвоздмезд... словом, берите всё, отчитываться не
надо. Мы сюда пришли защитить вас от вторжения китайцев, но не можем же видеть,
что вы тут голодаете!
Солдаты быстро и слаженно вытаскивали груз. Гора ящиков и
мешков росла, но русские тупо смотрели на баснословные подарки, слишком яркие,
красочные, праздничные, чтобы поверить в своё счастье. Одна сверкающая плёнка,
которой упаковано печенье, кстати с давно просроченным сроком годности,
наверняка кажется им чем-то волшебным, а уж что внутри этих ящиков, боятся и
поверить...
Ляхич выбрал момент, когда ящиков в грузовике осталось мало,
но ещё продолжали появляться из недр перед глазами изумленного народа, сказал
громко:
Кстати, совсем забыл... Когда мы грузили для вас эти мешки,
из леса в нас начали стрелять. Солдаты открыли ответный огонь и убили
несчастного маньяка. Наша медицинская экспертиза, самая точная в мире,
определила, что маньяк был под сильным воздействием наркотиков... Приносим
искреннее соболезнование семье погибшего! Командование экспедиционных сил
готово выделить необходимую сумму, связанную с похоронами и местными
ритуальными услугами.
Двое коммандос по его знаку быстро подали с машины тело
убитого. Его положили в сторонке от гуманитарной помощи. Ляхич развёл руками в
жесте сожаления и сочувствия, на всякий случай попятился к машине. Когда
подобное случалось при американизации горских народов, то обычно приходилось
спасаться бегством.
И снова он поразился реакции местных. Смотрели тупо, как
животные. Наконец-то кто-то опознал, начали замедленно поворачиваться,
переговариваться. Говор рос, однако Ляхич не уловил ни гнева, ни ярости, ни
даже удивления.
Одна женщина толкнула своего ребёнка. Тот нехотя попятился,
не отрывая восторженного взгляда от огромной армейской машины, помчался к одной
из хат. Видно было, как ворвался в калитку, на звонкий голос выбежал крупный
пёс. Мальчишка отпихивался, пёс лизался, пытался повалить. Наконец на крыльце
показалась толстая женщина в драном неопрятном платье.
Мальчишка прокричал ей что-то, женщина слушала недоверчиво,
потом всплеснула руками, мальчишка объяснял долго и торопливо, затем выбежал на
улицу, спеша вернуться в этот удивительный мир, где огромные машины, где люди
похожи на инопланетян, а женщина снова всплеснула руками...
Ляхич ожидал, что она с криком метнётся вслед за мальчишкой,
но она попятилась и пропала в доме.
Чего это она? спросил Джозеф рядом. Настолько нас боится?
Нет, буркнул Ляхич с отвращением. Пошла переодеваться...
Может быть, то не её сын?
Просто русские равнодушны к потерям, ответил Ляхич. Они не
ценят ни свои жизни, ни жизни родных...
Всё это время толпа стояла настороженная, угрюмая. Старик,
который упорно называл Ляхича «герром комендантом», по-хозяйски обошёл гору
неслыханного богатства, оглядел. Ляхич подумал, что вот и отыскался первый
квислинг, этот будет служить даже ревностнее, чем его коммандос. Квислинги
всегда забегают вперёд, выслуживаются, именно на их плечи можно переложить всю
грязную и непопулярную работу...
В условленное время Дмитрий вышел на связь. Там попросили
время для перепроверки, снова он ждал два часа до нового сеанса. Держался,
выходил, перепроверялся, время тянулось медленно, а чувство страха и
неуверенности росло с каждой минутой.
Когда пришло время связи, он уже знал, что ему скажут, но
всё же вздрогнул: агент ошибся, он поступает в полное распоряжение Дмитрия.
Никакого иного задания на данное время у него нет. Сейчас задание у него,
Дмитрия, предельно ясное: ликвидировать потенциального предателя. Это
дополнительное задание ни в коей мере не отменяет его основного задания...
Он вышел из отеля ошарашенный. Глаза шарили по сторонам, он
не сразу понял, что инстинктивно надеется заметить стройную фигурку Виолетты, а
в голове стояла тяжёлая мысль, как болото: Джордж не враг и не предатель. Он
просто слишком хорошо вжился в эту жизнь. Когда здесь были гордые и независимые
арабы, он тоже был горд и независим. Пришла Империя, пришли имперские ценности,
Джордж одним из первых сделал вид, что приспособился. Но беда в том, что
имперские ценности: «Плюй на всё и береги здоровье», «Бери от жизни всё» и
прочие подобные зацепили такие мощные струны в дочеловеческих инстинктах, что
слабенькому пласту культуры оказалось не по силам сдержать напор животного
начала.
