– Не возвращаться же! Хватайся за меня, а я пойду по
веревке. Ручками, как уже сказал.
Дрожь пронзила ее с головы до ног, голос сорвался на писк:
– Ни за что!
Он пожал плечами.
– Ладно, ты не ребенок, сама сказала. И у тебя своя
дорога. Прощай, было весьма интересно, весьма…
Он решительно взялся за веревку, но, прежде чем его ноги
соскользнули с уступа, Барвинок прыгнула ему на спину и крепко обняла за шею.
– Ладно! Но если убьемся, ты у меня наплачешься.
– Хорошо, – согласился он.
Глава 17
Она закрыла глаза, ощутив, что он повис на руках и начинает
двигаться, перебирая ими по веревке. Долго терпела, как показалось, наконец
открыла глаза, руки волхва прямо над нею, ставит ладони близко одна к другой,
потому и так медленно, а веревка дрожит, натянутая настолько туго, что…
Холод пробрал ее до мозга костей, на веревке уже начали
рваться мелкие волоконца. Как раз под руками Олега тихонько щелкают, но рвутся
и рвутся, сперва медленно, потом чаще и чаще…
Она открыла рот и хотела предупредить, но язык не желал
поворачиваться, а пальцы занемели… к счастью, иначе бы уже разжались. Веревка
сухо треснула, они полетели вниз, и тут Барвинок наконец-то завизжала. Их
несло, несло, несло и наконец со страшной силой ударило, но почему-то ударило
только Олега в правый бок, а она сумела удержаться на его спине.
Олег все так же держался за веревку, теперь уже за один
конец. Всхрюкнув недовольно, он начал подтягиваться и с усилием всползать
наверх. Барвинок продолжала визжать, а потом до нее дошло, что они повисли, так
и не долетев до дна страшной пропасти.
Она сперва повернула голову и посмотрела опасливо вниз,
сколько осталось до дна, потом взглянула вверх и пискнула в ужасе: им никогда не
добраться так высоко!
– Олег, – проговорила она дрожащим
голоском, – я не могу разжать руки! Они… у меня не разжимаются.
Он спросил хрипло:
– А зачем… разжимать?
– Вдвоем не подняться!
– А я вот попробую, – буркнул он и продолжил
подъем.
Она висела на нем, как клещ на породистой собаке, Олег
поднимался медленно, однако без остановок на отдых. Барвинок не верила глазам,
но спасительный уступ приближался, приближался. У нее затеплилась надежда, что
все обойдется, случится чудо и они спасутся, но Олег впервые остановился.
Она прошептала ему на ухо испуганно:
– Только не разжимай рук!.. Только не разжимай!
– Не буду, – пообещал он. – Ты тоже… это…
держись…
Голос его был отстраненным, она спросила пугливо:
– Что-то случилось?
– Да, – ответил он задумчиво. – Не понимаю…
почему за слоем песчаника идет слой базальта, хотя на том конце расщелины
наоборот?.. В смысле, за базальтом сразу песчаник? Или там не эта часть ущелья?
Тогда как это получилось?
Она прошипела ему в ухо:
– Ты с ума сошел?
Он подумал и ответил с некоторым сомнением:
– Вроде бы нет. А ты? Представь, твое платье разорвали
пополам, ты смотришь на половинки, но одна из полотна, а вторая почему-то из
сукна…
– Поднимайся! – прокричала она ему в ухо. –
Ползи вверх! Все потом…
Он тяжело вздохнул и сказал с безнадежностью:
– Когда? Мирские заботы ка-а-ак набегут… И только вот в
такие минуты, когда прямо носом тычешься в загадку…
Он еще раз вздохнул и в три могучих рывка поднялся на уступ,
где Барвинок кое-как сползла на спасительно ровные камни. Ужас, что и как он о
ней подумает, когда она, как последняя девка, висела у него на шее, словно
предлагала свои услуги! Хорошо хоть платье еще цело, а то придумал насчет
разорванного пополам… Наверное, наконец-то вспомнил, как она стыдливо и
грациозно зажимала ладонями, старалась свести половинки воедино. Может быть, у
него запоздалые реакции, и вот только теперь начинает проявляться чисто мужская
реакция на то, как она тогда стояла перед ним, испуганная и восхитительно
трепещущая, с разорванным от подола и до пояса платьем…
Олег лег спиной на камни и, раскинув руки так, что одна
свисает над краем пропасти, вперил тоскующий взгляд в небо.
– Кучерявые, – сказал он задумчиво, – как
взбитые сливки – к хорошей погоде. С рваными краями – к холодному ветру. А вон
те раздерганные, что выше всех, – что означают? Они всегда одинаковые…
Она прошипела раздраженно:
– Не забыл, куда идем?
– Как забыть, – ответил он грустно, – об этом
только и талдычишь.
Она задохнулась от негодования.
– Я?
– А кто же? – спросил он с недоумением. –
Впрочем, может быть, внутренний голос снова начинает такие штучки… гм… Дело в
том, что, когда начинаю думать над разными делами, он просыпается и начинает
лезть с советами. Ну, как вот ты, только не такой наглый.
– Ну ты и свинья, – сказала она искренне. – Я
только хотела восхититься, какой ты сильный и благородный, а ты, свинья
поганая, все испортил!
Он небрежно отмахнулся.
– Да что толку с силы… Бык еще сильнее. Я – умный, даже
мудрый временами. Вот мыслю, мыслю… Ты вот не мыслишь, сразу глупости делаешь,
а я сперва всегда мыслю, потому что мыслитель, а не дурак с крепкими кулаками.
Ну ладно, если ты уже наотдыхалась, можно и дальше. Ты наотдыхалась?
Она ответила злобно:
– Да! Уже не влазит больше твое отдыхание!
– Тогда пойдем, – сказал он со вздохом. – Я
сам, понимаешь, больше люблю лежать и мыслить, мыслить, мыслить…
Он легонько всхрапнул на последнем слове, вздрогнул, дико
огляделся и быстро поднялся на ноги.
В стене то и дело призывно чернели трещины, волхв проходил мимо,
не поведя даже глазом, но возле одной вдруг замер. Барвинок смотрела с
непониманием, как он что-то нюхал, двигал бровями, потом махнул рукой.
– Может быть, там на другой стороне выход?
– И что?
– Сократим дорогу.
– А если его нет?
– Вернемся, – объяснил он. – Зато
прогуляемся. По пещерам ходить так интересно… Не поверишь, но там часто живут
такие дивные звери, вообще не вылезают наружу!
– Какая жалость, – сказала она
саркастически. – Я не переживу! А как ты такую потерю выносишь?
Он ответил серьезно:
– А я не выношу. Я люблю бродить по пещерам. Это
успокаивает. И сразу чувствуешь, что все мелко в сравнении с вечностью. Такое
умиротворение появляется, такая тишина в душе…
