Он посмотрел на нее со снисходительной усмешкой.
– Уверена?
– Абсолютно, – отрезала она.
– Гм…
Она сказала быстро:
– Это же бесспорно! Чего рожу перекосил?.. Это как
палка в твоей руке! Она не плохая и не хорошая, просто палка. Что, и тут
возразишь?
Он покачал головой.
– Нет.
– А чего морда такая?
– Другой у меня нет, – сообщил он. – А
возражаешь постоянно ты. И споришь.
– А как не спорить? – вскрикнула она. –
Понятно же, что все в характере этого гада! Будь он хорошим человеком,
расходовал бы магию на хорошее!
Он покачал головой, но снова смолчал, у крайнего дома
постучал в окно и, когда оттуда выглянул красномордый мужик, поинтересовался
насчет кружки воды. Мужик ответил обидчиво, что у них найдется не только вода,
что за разговоры такие, заходите, только ноги вытрите на крыльце…
На нижней ступеньке прибита железная полоска, Олег поскреб
по ней подошвами, очень удобно, после дождя вот так сразу очистишь, хитроумные
здесь люди, и без всякой магии исхитряются…
Барвинок прошипела в спину:
– Ну что молчишь? Размолчался тут!.. Скажи мне, как
может палка стать плохой?
Он пробормотал тихо:
– Палка подталкивает к драке. Без нее пришлось бы
договариваться, а вот когда в руках дубинка – достаточно треснуть оппонента по
голове. Все, спор решен в твою пользу!.. Не важно, прав ты или не прав. Или –
хороший ты человек или плохой.
Он поднялся по ступенькам, она сказала зло:
– Хороший не ударит!
Он изумился:
– Правда?
Она хотела автоматически возразить, но ощутила, что с
бесспорным спорить – репутацию портить, сказала вынужденно:
– Конечно, слишком упорного дурака всегда хочется
палкой по голове… Тебя, например. Но одно дело – хочется, другое – делать или
не делать…
Он толкнул дверь, из сеней приятно запахло травами. На
стенах развешаны хомуты, конская сбруя, Олег скользнул по ним одобрительным
взглядом.
– Когда можно, – ответил он, – и когда это
безнаказанно, мы все делаем. Такая уж у нас натура. И у плохих, и у хороших.
Это вне добра и зла. Потому и надо это… ограничивать. Обрезать крылышки! Что я
и делаю, спуская магическую воду в землю.
Миновав сени, вошли в комнату, мужик отложил молоток и
сапожную колодку, протянул Олегу руку.
– Меня зовут Кондрат, – сообщил он. – Жена в
сарае, там две коровы. Сейчас принесет свежего молока. Дети выросли, живут
отдельно, сейчас в этом доме живем только мы с женой.
– Эту женщину зовут Барвинок, – сказал
Олег, – она очень умелый лекарь, так что, если что, обращайтесь. Я
бродячий волхв, странствую и познаю мир. Ночлег нам не нужен, зря не
беспокойтесь. Но чуточку перекусить… не откажемся.
Мужик сказал с широкой улыбкой:
– Давно у нас гостей не было… Дабрава! Заканчивай, не
мне же подавать на стол!
Появилась улыбающаяся хозяйка, уже немолодая, но сочная и свежая
женщина, с располневшим телом, однако ловкая и быстрая, умело и без суеты
расставила тарелки. Кондрат тут же достал кувшинчик с вином, Барвинок бросила
на волхва победный взгляд, Олег сделал вид, что не заметил, а когда отхлебнул
из своей чашки, со злорадной улыбочкой показал ей взглядом на ее чашку.
Она сделала осторожный глоток, вино совсем слабое, скорее
даже не вино, а чуть-чуть перебродивший виноградный сок. Ну и что, ответила она
злым взглядом, все равно это вино, а оно сродни магии: уводит от забот и дает
возможность помечтать о том, чего не бывает…
Несмотря на уговоры хозяев остаться на ночь, Олег отказался,
и вскоре они шагали за околицу прямо в разгорающийся закат, на редкость
кровавый, когда пурпуром залито полнеба, облака двигаются с трудом,
отяжелевшие, как белые тряпки, пропитавшиеся кровью, а солнце разбухло втрое,
остывшее настолько, что на нем можно рассмотреть темные пятна.
– Что-то ты плохо ела, – заметил Олег. –
Желудок болит?
Она сказала сердито:
– С тобой не только желудок испортишь. И вообще…
аппетит отбил.
– Снова я виноват, – протянул он. – Что за
жизнь…
– А кто еще? – удивилась она. – Конечно, ты
во всем виноват.
Он подумал, сказал неуверенно:
– Ну, ты малость преувеличиваешь… Черепаху я не
дразнил, только посмотрел, как она там в Мировом Океане… И Атлантиду не я, а
Мрак… Ладно, скоро все решится.
Она украдкой поглядывала на него, иногда готова была убить
на месте, и тут же сердце сжималось от жалости. Волхв измучен, явно ночь без
нее не прошла даром, почти выбивается из сил, но перед женщиной ни один мужчина
не выкажет слабости, и вот упрямо идет впереди, бледный до синевы и с запавшими
глазами…
Яркие краски в небе потускнели, мир затих, на землю пала
призрачная вуаль лунного света. Сама луна налилась жестяным блеском и с подозрительной
настойчивостью двигалась вместе с ними, изредка ныряя за темные верхушки
деревьев.
Серебристые тени соскальзывали с ветвей и усеивали пестрыми
пятнами дорогу. Сильно и пряно пахла свежая зелень, под ногами сочно
похрустывала трава, потом ее сменило легкое поцокивание мелкой гальки.
Она косилась на его лицо, устал, но смотрит вперед, лицо
суровое, мужчине обязано нравиться вот так переться куда-то в ночи, оставив за
спиной спокойный и сытый ночлег, накрытый стол, а он должен считать, что все
замечательно, когда ветер в лицо, ночные звезды и постоянно ныряющая за темные
верхушки деревьев серебряная луна.
– Почему ты такой? – спросила она с болью в
голосе. – Ты станешь самым ненавидимым человеком на свете!
– Зато тебя будут восхвалять, – буркнул он, –
как же, борец со злом!.. Хотя, думаю, тебя можно бы восхвалять и за другие
достоинства.
Она спросила подозрительно:
– Это какие?
Он на ходу оглядел ее с головы до ног, будто выставил голой
на продажу.
– У тебя неплохая фигура. Ноги, правда, длинноваты… зато
вымя… ого… в порядке… ты ничего туда не подкладываешь?
Она вспыхнула до корней волос, голос сорвался от крайнего
возмущения на жалобный писк:
– Вымя?.. Вымя?.. Ты сказал «вымя»? Я что, корова?
– Скорее коза, – сказал он великодушно.
Она смотрела расширенными глазами. Вид у него был такой,
будто не оскорбил ее, а сделал комплимент.
– А ты – свинья, – заявила она. – Большая
рыжая свинья.
Он подумал, предположил в задумчивости:
