– Тогда деньги вперед… и вот вам ключ!
Барвинок решила, что пора показать свой независимый характер
и напомнить, что не все даже в этом мире решают мужчины.
– А как насчет второй кровати? – спросила
она. – Можно принести из кладовки еще одну и поставить в другом углу?
Хозяин раскрыл рот и уставился на нее с удивлением. Потом
перевел обалделый взгляд на Олега.
– Что это с вашей спутницей?
Олег отмахнулся:
– Это она так шутит. Поспит, как обычно, на полу. У
кровати, раз уж у меня нет с собой собаки. Внизу там есть чем перекусить?
– Моя жена только что сварила хар-р-ррошую баранью
похлебку. А на горячее есть бараньи ребрышки.
– Люблю бараньи ребрышки, – сказал Олег. –
Тогда сперва пообедаем, а комнату пусть приведут в порядок.
Хозяин поморщился, явно не понимает, что такое наводить
порядок, комната же есть, что еще, а Олег кивнул рассерженной лекарше, толкнул
дверь в харчевню.
За столами подняли головы, едва они переступили порог.
Барвинок ощутила на себе оценивающие взгляды, в корчме почти одни мужчины,
грубо одетые, с грубыми лицами и грубыми голосами. Даже смех грубый, жестокий,
неприятный, но смеются только за одним столом, за другими же сидят и пьют
угрюмые, нахмуренные, бросающие по сторонам злые неприязненные взгляды.
Женщины, их здесь три, сразу обратили внимание на Олега.
Барвинок ревниво зашипела, когда они подобрались, заулыбались, начали принимать
соблазнительные позы, выпячивая то переднюю часть, то жирные задницы.
Олег окинул зал безразличным взглядом и, сойдя на две
ступеньки, пошел между столами. Из-за одного кто-то из гуляк подставил ему
ногу, Олег смотрел прямо перед собой ничего не выражающим взглядом, но его
тяжелый сапог с металлическими подковками опустился очень точно. Барвинок не
услышала хруст тонких косточек, стопа вообще легко повреждается, но гуляка взвыл
не своим голосом.
Волхв остановился и, продолжая стоять на ноге несчастного
всем весом, поинтересовался:
– Чё, ты хочешь что-то сказать?
Тот стонал, хватался за край стола и пытался выдернуть ногу,
но Олег словно превратился в каменную скалу, стоит неподвижно и смотрит с вялым
интересом.
Остальные за столом притихли и зыркали непонимающе то на
одного, то на другого. Наконец Олег махнул рукой и сказал Барвинок:
– Странные здесь люди…
Она шла за ним, не дыша, выпрямившись и стараясь выглядеть
так же грозно, как и эти люди. Олег сел за дальний столик, выбрав место так,
чтобы видеть и входящих, и дверь кухни.
Барвинок брезгливо потрогала свой край стола, тут же подошла
молодая женщина с чистой тряпкой и старательно вытерла столешницу, обещающе
улыбаясь Олегу и наклоняясь так, что из низкого выреза вот-вот вывалятся
белоснежные и жаркие груди…
Олег, к ее негодованию, в самом деле засмотрелся с явным
удовольствием.
Барвинок сказала резко:
– Нам жареной баранины!.. Лучше ребрышки. С кашей.
Женщина улыбнулась, проворковала ласково:
– А вина?
– И вина, – сказала Барвинок, стараясь, чтобы
голос звучал твердо. – Лучшего!
– Будет исполнено, – ответила женщина и на всякий
случай улыбнулась и Барвинок, но не так, как Олегу, увы, совсем не так. –
Ребрышки как раз жарятся, ждать недолго. А вино принесу сейчас…
Она снова улыбнулась Олегу и удалилась, старательно двигая
из стороны в сторону толстым задом.
– Корова, – прошипела Барвинок. – Толстая
корова.
Олег ответил мирно:
– Ну и что? Главное, чтобы молоко было.
– У нее есть, – заверила Барвинок. – Даже
кофта на груди промокла!.. Еще кормит. Рожает и кормит, рожает и кормит. Не
переставая.
Олег зевнул.
– Может быть, у нее это первый ребенок.
– Первый? – изумилась она. – Да такие
начинают рожать с тринадцати лет!.. И не перестают до старости. Потому что
никому не отказывают.
– Хорошие женщины, – сказал он
одобрительно. – Добрые. Дают людям ту радость, которая им доступна.
Женщина вернулась, начиная улыбаться еще с полдороги, и
поставила на стол кувшин и две чаши. Снова упершись руками о край стола, она
игриво подвигала плечами, в глазах приглашение к более тесному знакомству.
– Что-нибудь еще?
Барвинок сказала сухо:
– Я же сказала, мяса!
– Сейчас снимают со сковороды, – заверила она с
теплой улыбкой на широком лице. – А пока могу предложить пирожки, блины,
оладьи с медом…
– Оладьи с медом, – сказал Олег. – Люблю
оладьи с медом. И вообще сладкое.
Она замедленно повернулась, чтобы он получше рассмотрел ее
крупную грудь сбоку, бросила многозначительный взгляд и удалилась, еще мощнее
двигая бедрами.
Барвинок прошипела еще злее:
– Ишь, оладьи с медом! На сладкое потянуло?
– Я всегда любил сладкое, – ответил Олег в
недоумении.
– Это я поняла!
– С детства, – сказал Олег.
– Ага, даже с детства!
– У нас в лесу пчел много, – сказал он
мечтательно.
– Эта корова не такая уж и сладкая, – сказала она
сдавленным от негодования голосом. – И на оладьи с медом совсем не тянет!
– Не тянет, – согласился Олег. Она с облегчением
вздохнула, а он добавил: – Разве что на пирог… Большой, с медовыми сотами
внутри…
Она сказала саркастически:
– Размечтался! Вон слюни потекли. Ну что ты за человек?
То занудный до невозможности со своими ученостями, то просто я не знаю кто!
– Сложный, значит, – сказал Олег с
удовлетворением. – Богатая натура. Да, я сам иногда вижу, какой я мудрый и
вообще. Сижу и думаю: это я от природы такой или сам себя обучил?
Она задохнулась от возмущения.
– Ты высокомерный зануда!.. И ничего больше.
– Правда? – переспросил он. – Не… все-таки
думаю, во мне есть что-то еще.
– Кроме вина и мяса с бараньих ребрышек? –
уточнила она.
Молодая женщина, где бы ни находилась, игриво поглядывала в
их сторону. Олег насыщался молча, ничего не замечая, а Барвинок злилась,
впереди еще не один заказ, а потом она еще увяжется показывать им комнату, где
толстая дура с мощным выменем постарается угодить понравившемуся мужчине насчет
постели и прочего.
Олег без стука опустил на удивительно чистую столешницу
чашу, Барвинок отметила этот непривычный здесь жест, за всеми столами мужчины
словно бьют ими разбегающихся тараканов, разговаривают громко и вызывающе,
рассматривают всех нагло и вообще стараются выглядеть большими и опасными.
