Он пробормотал:
– По форме?
Она спросила радостно и недоверчиво:
– Это что было? Ты пошутил?
Он посмотрел с удивлением:
– А что, получилось?
Она покачала головой:
– А ты сам еще не понял?
– Нет.
– Тогда, наверное, это не юмор. Хотя вообще-то шуточки
чаще именно так получаются. Нечаянно. Может быть, и юмор. Хотя какой-то не
такой…
– Почему? – удивился он. – Я понимаю, могло
получиться или не получиться. А что еще?
Она пожала плечами.
– Ну, многое еще… Ты мне лучше про великанов расскажи.
Сами великаны тебя не пугают, вижу. А что в засаде спрятались, значит, им велел
кто-то, кого даже великаны слушаются.
Он кивнул.
– Женщина, а что-то понимаешь. Даже бить не пришлось.
Думаю, та сволочь уже знает о моем приближении. И догадывается, что я у него спрошу.
Она зябко передернула плечами.
– Знаешь, что он о тебе знает… и все-таки едешь?
– А как иначе?
Она снова передернула плечами.
– Сумасшедший. Все мужчины немножко сумасшедшие. А ты…
множко!
Кони на удивление идут так хорошо, что Барвинок начала присматриваться
к волхву, не подгоняет ли магией, но тот ни разу не коснулся амулетов, смотрит
только вперед, лицо высечено из камня, даже не морщится от встречного ветра, а
вот ей сразу влетела в раскрытый рот крупная мошка, хорошо, хоть не жук, и то
чуть не задохнулась, кашляла долго и отплевывалась, а потом дважды ударили в
лоб не то стрекозы, не то бабочки, точно синяки останутся, ужас, нужно чем-то
замазать, чтобы этот каменномордый гад не скалил зубы…
С галопа на рысь кони перешли, как ей показалось, сами, а
потом и вовсе побрели шагом, к ним медленно приближается роща из десятка
деревьев, где вокруг могучих дубов рассыпались кокетливые березки, тонкие и
белокожие.
Волхв хмурился и смотрел с недоверием, ей тоже показалось
нечто не так, все-таки березняк и дубровник обычно держатся друг от друга
поодаль, но коням все равно, остановились и начали задирать морды, стараясь
ущипнуть листья с нижних веток.
– Передохнем, – сказал волхв коротко.
– Я не устала, – сказала она на всякий случай.
Он поморщился.
– Еще бы!
– Что еще бы?
– Ты ехала, – сказал он недовольно, – а не
везла. Еще бы устала!
И хотя она чувствовала себя еще как усталой и разбитой от
дикой скачки длиной в полдня, задрала нос и сделала вид, что ну вот нисколечки,
еще и на костер сейчас сама соберет…
Правда, ветви принес он, да и поджег бересту сам, зато она
достала еду и разложила на чистой тряпке. Расседланные кони дружно хрумали овес
и фырканьем обменивались впечатлениями, в ветвях сплетничали спрятавшиеся
птицы, от костра приятный сухой жар, волхв отошел в сторону и внимательно
рассматривал, как муравьи тащат брыкающуюся гусеницу.
Неладное Барвинок ощутила в момент, когда волхв внезапно
отпрыгнул, подхватил с земли посох, а сверху на него обрушилось нечто
металлическое, блистающее на солнце, составленное, как показалось, из тысяч
лезвий ножей.
Он успел уклониться, чудовище пронеслось над самой землей,
вывернулось, перекувыркнувшись в воздухе через голову, и набросилось снова.
Волхв отпрыгивал и отмахивался посохом. Когда странная птица задевала древко
крылом, раздавался звон, лязг, сыпались искры. Барвинок трепетала, не понимая,
что происходит, Олег с хмурым лицом все чаще опускал руки, а огромная птица
набрасывалась яростнее.
Барвинок вскрикнула испуганно, когда он, запнувшись, упал,
птица тут же налетела с яростным клекотом. Он откатился в сторону и с силой
обрушил на нее удар посоха сверху. Хрустнули тонкие кости, птица затрепыхалась,
он быстро и резко ударил еще дважды. Птица вскинулась, дико выгибая шею, из
горла вырвался хриплый крик, затрепыхалась, пытаясь взлететь, но крылья
бессильно тащились по земле.
Барвинок с неимоверным облегчением увидела, что Олег
поднимается, зато вытаращенные глаза птицы начало застилать кожистой пленкой.
– Ты цел?
– Нет, – ответил он зло.
Она в испуге оглядела его и торопливо ощупала, она же
лекарь, но даже волчовка цела, воскликнула негодующе:
– Ты даже не ранен!
– А самолюбие? – осведомился он.
Она фыркнула:
– Ах, это ваше самолюбие, знаменитое мужское
чванство!.. Почему она… такая?
Он осторожно поднял сбитую птицу за шею, сейчас не крупнее
гуся, а в небе казалась устрашенной Барвинок размером с дракона. Птица как
птица, только маховые перья блестят металлом.
– Хорошо продумано, – заметил он
хладнокровно. – Перья тонкие и хрупкие, иначе не смогла бы вообще взлететь.
Легко сломать или согнуть даже несильным ударом… но смотри, какие острые!
Острее бритвы.
Она зябко передернула плечами. Если бы волхв попал под взмах
такого крыла, страшно и представить, проще под удар топора, кто только и
сотворил такое чудовище…
Олег посмотрел на нее внимательно.
– Чего побледнела? Находишь в одном, теряешь в другом.
Хотя такие перья почти не тяжелее обычных, но все же умнику пришлось убавить
прочность и без того хрупких косточек. Теперь этих птичек нетрудно перебить
пополам простым прутиком…
– То-то размахивал своей оглоблей! Ею быка можно убить!
– Я не знал, – возразил он, – насколько
живучи… Либо маг не умеет укрепить их получше, либо бережет водицу.
– Значит, ее мало?
– Или собирается жить вечно, – ответил волхв
хмуро.
Он осторожно выдернул перо, солнце ярко метнуло ей в глаза
лучики. Барвинок невольно прикрыла глаза ладонью. Олег с задумчивым видом взял
толстую хворостину и начал нарезать пером, как ножом, аккуратные дольки.
Барвинок со страхом видела, что режет без особого усилия, словно огурец.
Она передернула плечами, представив, как эта птица бросилась
бы не на волхва, а на нее.
– Если выпотрошишь, – предложил он, – можем
поджарить. Думаю, мясо не хуже, чем у гуся.
– Потрошить этот ужас?
Он пожал плечами.
– Зато будешь рассказывать, какую птицу ела. Я даже не
знаю, как она называется. Ни разу еще встречал. Разве что совсем далеко, на
пути к Колхиде… Ладно, не хочешь, как хочешь. Набери свежей воды в баклажку, да
поедем дальше. Надо спешить.
– Кони еще не отдохнули!
– Отдохнут по дороге, – отрезал он.
– Какие мужчины жестокие, – сказала она с
возмущением. – И грубые. И вообще… Ты даже не заметил, что мы тоже не
поели?
