– Я таких знавал, – ответил он коротко.
Она изумилась:
– Правда?
– Точно, точно.
– Странные люди, – проговорила она
задумчиво. – Интересные, наверное. Ну а ты зачем ему это говорил? Если
знал, что откажется?
– Давал шанс, – объяснил Олег. – Человеку
нужно всегда давать шанс. Конечно, не тогда, когда распростерт под тобой, а ты
уже замахнулся мечом… Тогда за любой шанс ухватится! Не-е-ет, надо вот так,
когда он еще уверен в своей мощи…
– Свинья ты, – сказала она с упреком. – Ты
давал не шанс, а видимость! Нет, конечно, шанс давал, но подстраивал так, чтобы
он его не принял!.. И тогда твоя совесть как будто бы чиста.
Он помолчал, к чему-то долго прислушивался. Барвинок
забеспокоилась и начала оглядываться по сторонам, смотрела на стены, какие-то
не такие, а он наконец вздохнул с облегчением.
– В самом деле чиста.
Она вздрогнула.
– Кто?
– Совесть, – объяснил он. – Сейчас поговорил
с нею, спросил, и она ничего, не возражает.
– Гибкая, – сказала она саркастически. –
Податливая! Всегда уговорить сможешь.
Он возразил с недоумением:
– Ничего я не уговаривал…
– Она к тебе на лету подстраивается, – объяснила
она. – Угодливая.
– Это ж хорошо, – сказал он важно. – Как
женщина! Я имею в виду, настоящая женщина.
Она буркнула:
– Много ты видел настоящих.
Разговаривать с ним враз расхотелось, она смотрела перед
собой надменно, абсолютно не замечая его, что идет рядом сосредоточенный на
чем-то важном, как он полагает, на ерунде какой-то, брови сдвинуты, лицо
внимательное, щеки слегка запали, скулы красиво и четко вырисовываются на удлиненном
лице, нижняя челюсть тяжеловата, губы прорисованы красиво, ничего не скажешь,
но трудно себе представить, что они могут делать еще что-то, помимо хлебания
супа…
Обращенное в ее сторону плечо блестит в тусклом багровом
свете, выглядит то как шар размером с ее голову, то при шевелении в нем
проступают толстые мышцы, а ниже под кожей перекатывается могучий бицепс,
толстый, как сытый удав, даже когда лениво расслаблен. На предплечье широкий
стальной браслет, ей вполне подошел бы вместо пояса, а на запястье браслет
настолько широк, что уже почти и не браслет.
Ее плечи передернулись, когда она вспомнила, как он совсем
бесстрашно принимал на это железо удары мечей и топоров, ничуть не беспокоясь,
что рука переломится.
– Ты силен, – проговорила она, – ты чудовищно
силен…
Он подумал, заметил с тяжеловесной объективностью:
– Он был силен тоже.
– Нет, – возразила она, – я не о мышцах… Ты
силен своими убеждениями! Но они у тебя какие-то повернутые, жестокие,
бесчеловечные!
Он проворчал:
– Это у меня бесчеловечные?
– У тебя!
– Почему?
– Не понимаешь? Да тебя, если узнают, что творишь,
проклянут все люди на свете!
Он поинтересовался с той же неуклюжестью:
– Почему?
Она остановилась, он тоже замер, удивленный ее вспышкой, а
она прокричала отчаянно ему в лицо:
– Ты отнимаешь у них надежду! Жизнь тяжела… а у кого не
тяжела, то сера и беспросветна. Каждый селянин, одурев от однообразия работ,
мечтает найти что-нибудь чудесное. Говорящую щуку, палочку-выручалочку или хотя
бы ковер-самолет. Если нет, есть надежда, что повезет хотя бы в лотерее!
Он смотрел на нее с удивлением. Хорошенькая куколка, и когда
раскрывает свой хорошенький ротик, то ожидаешь услышать сладкое пение или
сладкое щебетание, но когда слова идут умные и резкие, даже не замечаешь ее
бесстыдно огромных глаз и роскошных золотых волос.
– Ты права, – сказал он. – Ну, а как иначе?
Барвинок шла за ним, опустив голову, сглупила, не выдержала,
с языка сорвалось то, что не должно бы, и лишь одна надежда, что волхв, как и
все мужчины, слишком самоуверен, чтобы обращать внимание на ее мелкие промахи.
Мужчины больше всего любуются собой и своими поступками, на замечания не
реагируют, а уж если что-то говорит женщина, то слышат только воробьиное
чириканье, а не связную и осмысленную речь…
Ступеньки вывели к двери, она показалась Барвинок плотно
закрытой, но Олег пнул ногой, и отворилась легко, будто из тонких досок.
За воротами распахнулась все та же ночь, необъятная и
властная, звезды блещут холодными льдинками, ярко-оранжевый месяц висит
грустный, медленно тающий, как леденец, от него идет едва заметное тепло.
Страшный странный лес исчез куда-то…
– Кони на месте, – сказал он довольно.
– Ночь еще не кончилась, – возразила она.
Он сдвинул плечами.
– Я не сказал, чтоб ты не тревожилась, здесь было полно
всякого зверья…
– И ты оставил в таком месте коней?
– Как видишь, защита устояла.
Она пугливо огляделась.
– А теперь? Не набросятся?
Он отмахнулся.
– Когда колдун не слишком… силен, все им созданное
вскоре исчезает.
Лошади тихонько заржали, приветствуя хозяев, Барвинок
погладила свою по длинному носу и поцеловала в бархатные губы, мстительно
поглядывая на волхва, смотри и завидуй, морда занудная, тошнит от твоей
правильности..
Глава 14
Крыша постоялого двора нещадно блещет в лунном свете так,
словно вся из чистейшего золота, небо черное, даже звезды померкли, а двор
освещен так ярко, что можно рассмотреть каждую оброненную соломинку.
Барвинок чувствовала себя голодной, но крепилась и не ныла,
раз уж волхв даже не заикается о еде, однако Олег, словно чувствует ее так же,
как она себя, сказал потеплевшим голосом:
– Перекусим сперва, а потом и в постель…
Он смотрел серьезными глазами, она смятенно подумала, что
когда-то перестанет возмущаться и просто ляжет. У края или у стенки, где сама
выберет. Все-таки у нее есть выбор! Но что-то не чересчур уж… с размахом.
Она подавила толчок радости, но поморщилась и спросила
язвительно:
– Вот так сразу?..
Он фыркнул:
– Еще полночи впереди, не заметила?.. Поужинаем, а
выезжаю я на рассвете.
– Ты? – спросила она. – А я?
– И ты, – ответил он, – если проснешься.
Она сказала сердито:
– Что за мужской эгоизм? Все «я» да «я»! Почему не
«мы»?
Он кивнул.
