Он в удивлении оглянулся.
– Почему?
– Тебя проклянут все!
Он наморщил нос.
– Ты это уже говорила. Это ты так обо мне заботишься?..
Или об этих «всех»?
Она крикнула разозленно:
– Да на что ты мне сдался! Но ты отнимаешь у людей
надежду, неужели не понял? Жизнь тяжела… а у кого не тяжела, то сера и
беспросветна.
Ее конь мчится рядом, Олег покосился на нее с удивлением.
Хорошенькая куколка, потому, когда раскрывает хорошенький ротик, ожидаешь
услышать сладкое пение или сладкое щебетание, но когда слова идут резкие и
вроде бы с каким-то непонятным смыслом, то смотришь больше с удивлением, как на
говорящую козу, чем вслушиваешься в звуки.
– Ты права, – сказал он, – мечтает. Ну и что?
– У тебя есть хоть капля жалости к людям?
Он буркнул:
– Чаще детей порют заботливые родители, чем те, которым
на них наплевать.
– Но это взрослые люди!
– Взрослые тоже… должны.
– Что?
Он подумал и ответил веско:
– Все. До конца жизни. Без отдыха!
Она сжала повод в кулачках, но промолчала. Когда пошел
сосновый лес, Олег забеспокоился, поторопил коня, что и так шел крупной рысью.
Барвинок сжалась в комок, у сосен корни расположены очень близко к поверхности,
и потому ветер часто валит даже гигантские деревья, тогда выворотни образуют
целые стены из корней…
Но за соснами снова пошел дубравник, у нее отлегло от
сердца. Чтобы добраться до сосен, надо сперва преодолеть стену из толстых
корней дуба, что уходят чуть ли не до середины земли в поисках подземных вод и
потому так часто выводят наружу роднички.
Высоко над лесом прокатился гром, дождь посыпался яркий и
блестящий, будто с неба падает жемчуг, а солнце просвечивает все капли
насквозь. Они не успели промокнуть, как жаркое солнце все высушило, только
воздух долго оставался горячим и влажным, как в бане.
По дороге попалось громадное черное зеркало лесного озера,
что решило превратиться в болотце и уже с берегов начало затягиваться ряской и
тиной.
Наконец деревья расступились, кони с удовольствием
выметнулись на простор заросшей пожухлой травой степи. Узкая извилистая дорога,
что опасливо обходит лес, где могут быть звери и разбойники, выпрямилась и
пошла красиво и уверенно. На горизонте проступили синие вершины гор, настолько
призрачные, что кажутся тающими облачками.
Она догнала волхва и пустила коня рядом.
– Магия, – заговорила она настойчиво, – это
дар… это счастье!.. Нельзя отказываться от счастья.
– Это проклятие, а не дар, – возразил он. –
Если бы уничтожал только слабых и дураков, кто бы спорил? Но и сильные… увы,
удержаться не могут.
– Может быть, – предположила она, –
недостаточно сильные?
Он покачал головой.
– Нет, сильные тоже… не совсем сильные. Потому магия
должна быть уничтожена. Вообще. Вся. Чтобы не было соблазна. Все только трудом!
И тогда дураки, что трудиться не любят, останутся на дне. У подножья великой
горы.
Она сказала с сомнением:
– Считаешь, среди умных, которые с тобой заберутся на
вершину горы, не будет злых, несправедливых? Загребущих и жаждущих захватить
власть над миром?
Олег ответил недовольно:
– Ищешь средства, чтобы все и сразу? Такое не смогли
даже боги. Сегодня покончим с магией. Завтра будем думать, как связать руки…
или отсечь от вершины нехороших умных. А пока…
Она вскрикнула и натянула повод. Им навстречу по земле
несется холмик, словно земля не твердое и незыблемое, к чему привыкли, а туго
натянутое полотно, по которому снизу ведут большой толстой палкой.
– В сторону! – крикнул Олег. – Вон за те
камни!
Она послушно повернула лошадку в сторону от дороги, там у
обочины громадные валуны. За спиной был треск, шелест, шипение. Она оглянулась
в страхе.
Олег соскочил с коня, тот в испуге отбежал, а к волхву
быстро приблизился тот земляной холмик, вырос, и, прорывая почву, поднялся
громадный человек-крот. Комья земли отваливались от его тела, обнажая блестящий
гладкий панцирь головогруди и мохнатое черное тело ниже. Он отряхнулся всем
телом, как пес, плотное тело заблестело во влажном воздухе, начал оглядываться,
еще не видя добычу.
Справа поднялись еще два холмика, расширились и, прорвав
травяной покров, поднялись два чудовища, одного Барвинок узнала: тот, что тогда
появился первым и нюхал землю.
Все трое бросились на Олега, он сказал что-то злое и
перехватил посох двумя руками. Первый чуть опередил остальных, Олег ударил его
в лицо тупым концом, как копьем, тут же пригнулся и ударил оставшихся по ногам.
Она не поверила глазам, тяжелые грузные монстры упали, как подкошенные. Первый
подхватился и прыгнул на волхва, но кулак Олега встретил его на полпути и
отшвырнул снова.
Отступив, он дрался уже посохом, вращая его с такой
скоростью, что она опять видела только смазанные круги, словно крылья летящей
мухи. Посох стучал громко и сухо, будто Олег бил по дереву.
Двигаясь быстро, он уклонялся от ударов и, хватая кого за
руку-лапу, кого за плечо, а то и вовсе за голову, с силой толкал друг на друга,
сталкивал лбами, сбивал с ног, давал подножки. Когда он так дрался в корчме, то
многие просто не поднимались, а здесь все тут же вскакивали и бросались на него
снова.
Она видела, что его удары становятся все сильнее, вообще
начинает серчать, но другой бы вообще пришел в ярость, а этот странный человек
всего лишь добавил мощи в и без того сокрушительные удары.
Наконец она услышала треск: кулак Олега впервые проломил
прочный хитин. Она не видела, куда и кому досталось, все двигаются слишком
быстро.
Монстры падали и поднимались уже с большим трудом, но
продолжали сжимать вокруг него кольцо. Однако и волхв уже пришел в бешенство,
она видела его безумные глаза, в движениях появилась та звериная гибкость и
даже красота, которой так гордятся воины.
Он бил жестоко, свирепо, наслаждаясь треском проламываемого
хитина, упавших протыкал острым концом посоха и даже поворачивал там в ране,
заставляя корчиться в агонии. Последний отступил, поспешно начал зарываться в
землю, Олег ударил в него, как копьем, вытащил, словно рыбу на остроге, и с
силой швырнул о землю.
Посох от последнего усилия переломился, зверь с оставшимся в
груди обломком ударился и бессильно распластал лапы. Из широкой раны, огибая
застрявшее древко, толчками полилась прозрачная жидкость.
Барвинок ошалело оглядывалась, все пятеро зверей
распростерты на земле, кто уже убит, кто умирает, солнце холодно блестит на
плотных доспехах, все выглядят так, словно попали под катящиеся со стены замка
бревна.
