Вожак взревел и пошел вперед, в руке его появился широкий
меч с загнутым лезвием.
Олег сказал с укором:
– Тебе мало, что все твои люди… уже на земле?
Вожак прорычал с презрением:
– Вчерашние крестьяне!.. Их еще долго бы пришлось
учить!
– А тебя?
– Я двадцать лет дрался в разных войнах, – сообщил
вожак, – я убил многих, так что это умею.
Олег сказал скорбно:
– Значит, сейчас умрешь.
Вожак коротко хохотнул:
– Многие так говорили…
Он сделал выпад, двигаясь так быстро, что Барвинок успела
увидеть только смазанное движение. Олег сумел уклониться, вожак ударил снова и
отпрыгнул, Олег покачивался из стороны в сторону на расставленных ногах, руки
все время двигались перед ним.
Вожак прорычал с уважением:
– Молодец… но я видел и таких…
– Таких не видел, – возразил Олег.
Он отшатнулся, Барвинок не успела увидеть короткий взмах, но
вожак дернулся и процедил сквозь зубы:
– Хороший удар… Но все-таки меч у меня…
Олег быстро шагнул к нему, Барвинок увидела два коротких
удара и услышала голос:
– Уже нет.
Меч отлетел в сторону, вожак ухватился пальцами другой руки
за поврежденную кисть, но пересилил себя и выхватил из-за пояса длинный нож.
Олег спросил мирно:
– Что написать на твоей могиле?
– Еще и писать умеешь? – изумился вожак. –
Совсем мир с ума сошел, если такие по дорогам бродят…
Барвинок охнула, услышав тяжелый удар, словно падающий с
вершины горы тяжелый камень обрушился на спину быка. Вожак не взлетел в воздух,
но вздрогнул с головы до ног, глаза вылезли из орбит. Он даже не пытался
ухватить воздух расплющенной грудью, стоял неподвижный, а потом, не двигаясь,
рухнул лицом вниз.
Олег прошел мимо к шатру, но входить не стал, с порога
осмотрел, что там внутри.
– Убого… – произнес он невесело. – Но если
таких не останавливать как можно раньше… в конце концов могут стать и царями.
– Да ну, – сказала она недоверчиво.
– Точно-точно, – заверил он. – Случаев много.
Даже не случаи, а… нормальный рост неглупого разбойника.
Барвинок сказала нервно:
– Ты как будто оправдываешься!
– Оправдываюсь, – согласился Олег. – Хоть и
без пролития крови, но жизней лишил… Хотя ладно, их еще много по земле бегает.
Пойдем, нечего из-за каждой ерунды останавливаться.
– Ты хотел похоронить, – напомнила она язвительно.
Он отмахнулся.
– Он же не сказал, что написать на могиле?
– А ты бы написал?
– Ну… вряд ли.
Он сразу же вышел на дорогу и зашагал уверенно и размашисто,
а она семенила за ним, иногда переходя на бег, то и дело оглядывалась на
оставленные пустяки. Или ерунду, как он сказал. Без пролития крови, ага. Как
будто пару оплеух раздал, совесть чиста. Лицемер поганый… Все мужчины
идеализируют себя, приукрашивают, даже себе не признаются, что свиньи поганые и
гады полосатые.
– Я даже не знаю, – сказала она нервно, – кто
так умеет драться. Ну ладно, они не воины, но их вожак… он точно не вчерашний
крестьянин!
– Недостаточно, – ответил он коротко.
– Разве?
– Для этого края, – согласился он, – неплохо.
Но я видел и другие земли.
Она забежала сбоку, чтобы лучше видеть его суровое лицо.
– Ты много странствовал? А почему без меча?
– Не люблю оружия, – ответил он кротко.
– Почему?
Он скорбно вздохнул.
– Я мирный мыслитель, разве по мне не видно? Я же весь
из себя думающий, а не дерущийся. Потому не беру в руки… такое. Не выношу даже
вида крови… Мне становится так грустно, так грустно.
Она не верила своим ушам.
– Не выносишь крови?
Он кивнул.
– Я же сказал.
– Но… кто залил кровью там весь берег?
Он поморщился.
– Разве весь? Ты преувеличиваешь. И вообще… было бы
больше, если бы взял меч. А так… гм… зуботычины, пинки, кого-то отпихнул,
кого-то толкнул… Все по мелочи. Это, можно сказать, не в счет. Вся жизнь у нас
толкательная и пихательная. А еще и зуботычная. У нас, у людей. Это муравьи
помогают друг другу, потому так люблю на них смотреть…
– А людей не любишь?
– Не люблю, – признался он. – Но других нет,
потому приходится работать с тем матерьялом, что есть.
Он умолк, впереди на лесной тропе белеет человеческий череп.
Олег замедлил шаг. Смотрел он, как обратила внимание Барвинок, не на череп, а
по сторонам, особенно всматривался в заросли кустов в двух десятках шагов.
– Что, – спросила она задиристо, – страшно?..
Но это всего лишь кости.
– Да, – согласился он, – только где
остальные? Кто-то принес и положил здесь. Какой-то знак. Возможно, дальше идти
запрещено? Как думаешь?
Она запнулась, как-то о таком и не подумала, просто лежит
череп и лежит, и только сейчас понятно, что мог бы лежать в сторонке, но не на
тропке, где всякий отшвырнул бы пинком.
Барвинок присела и осторожно взяла череп в руки.
– Ладно, – сказала она решительно, пора постепенно
брать инициативу в свои руки, – пойдем, а то и ночевать придется в лесу…
Она сделала несколько шагов, смотрела не столько под ноги,
сколько прислушивалась, идет ли он следом, мужчинами нужно руководить умело,
подошва соскользнула по влажной глине, она взмахнула руками, удерживая
равновесие, но не поймала и обрушилась в скопище прелых листьев…
…брызги затхлой воды взлетели вместе с этими листьями, как
ей показалось, выше вершин деревьев. Зловоние ударило в ноздри и отозвалось
болью в черепе. Она отчаянно забарахталась, эти прошлогодние листья покрывают
не твердую землю, как ожидала, а поверхность мелкого лесного болотца. Лягушки
прыгали уже и с дальних коряг, руки облепила тина, что прячется под опавшими листьями,
ряска попала в рот.
Отплевываясь, она принялась вопить, голос казался ей
слабеньким, однако кусты затрещали, Олег появился, могучий и великолепный, как
буй-тур.
– Ты чего, – охнул он в патетическом
изумлении, – туда полезла?
Она сразу ощутила себя спасенной, ответила раздраженно:
– Как это чего? Не понимаешь? Живу я здесь, живу!
Он остановился, почесал затылок.
