– Я знаю вашу историю… Знаю про… дочь и жену. – Лере было трудно произносить эти слова, ведь на самом деле она говорила про себя и про свою мать.
– Это хорошо, – почти прошептал Леонов.
– Я… я… – Она решилась спросить главное. Сердце трепетало и, казалось, переместилось из груди в горло. – Вы мой отец?
Леонов встал на колени и обнял сидящую Леру.
– Я твой отец, Юлечка…
Несколько минут он молча гладил ее по голове. Новое, чужое еще имя уже меняло ее судьбу, а Лера не знала, что чувствует к этому человеку, своему отцу.
– Вы не должны плакать.
– Знаю, – сказал Леонов, вытирая глаза. – Когда-нибудь я расскажу тебе про твою мать.
– Я помню. У нее были прохладные руки.
– Помнишь? – удивился отец.
– Мне часто снится мамина лампа.
– Когда ты болела или спала, она всегда накрывала ее красным платком.
– И еще… Там был человек в черном.
– Человек в черном? – Леонов насторожился.
– Да-да, – Лера умоляюще смотрела в его глаза. – Он стоял в простенке между окнами… У него были длинные вьющиеся волосы и черные злые глаза…
Он стукнул себя по лбу:
– Это же Валерий Леонтьев. На стене между окнами висела его афиша. Как раз напротив твоей кроватки!
– Как просто все объясняется… – Лера прикрыла глаза. – Скажите, откуда вы узнали, что я – это я?
Леонов поднялся с коленей и подошел к монитору, на котором был кабинет Лобова. Остановившись, он произнес:
– Я многое видел. Многое слышал. Даже то, чего не хотел или не ждал. Однажды, когда в кабинет Лобова пришла женщина, которая называла себя твоей матерью, я стоял здесь. В их разговоре мелькнула одна фраза.
– Обо мне? – тихо спросила Лера.
– О том, что произошло на прудах. Так все началось. Мне хватило месяца, чтобы раскрыть это дело. А ждать пришлось тридцать лет…
– Почему же вы не сказали мне? Зачем скрывались?
– Я должен был во всем разобраться. Да и случилось это не так давно.
– Расскажите мне все.
Леонов снял с себя куртку и бросил ее на пульт. Потом развернулся к дочери:
– Мысль, что виновные в смерти жены и дочери не понесли наказания, не давала мне покоя все тридцать лет. Сначала я озверел. Еле себя держал. Много пил. Но после того, как взял ружье и чуть не убил мальчишку, сказал себе: «Стоп».
– Почему вы в него стреляли?
– В Игоря?
– Да.
– В тот вечер я был пьян. Вышел из комнаты. В коридоре – темно. Наверное, я шел очень тихо. Да, конечно, ведь я слышал каждое слово: «Никто не догадается, где она». Их было двое. Из темноты я выцепил первого, кто попался. Это был Игорь… Я тряс его и орал: «Где она? Что вы с ней сделали?» Потом я схватил ружье. Это был страшный момент. Мальчишка бежал по коридору и кричал от страха. Одна за другой на крик открывались двери, а он все бежал… бежал… Счастье, что я тогда промахнулся. – Леонов снова вынул таблетки, но, взглянув на них, положил в карман. – Потом я уехал на Север. Много работал. Не было ни одного дня, ни одной минуты, чтобы я не вспоминал о вас. О тебе… и твоей матери. Я все время чего-то ждал. Порой доходило до сумасшествия. Мне вдруг казалось, что вы живы, нужно только чуть-чуть потерпеть, и мы встретимся. Сколько раз я хотел покончить с собой. Но всегда меня что-то удерживало. Потом я понял, что именно. Пока оставалась надежда узнать, что с тобой случилось, я должен был жить.
Поддавшись порыву, Лера взяла его руку. Он опустил голову и ответил легким рукопожатием. Потом прошелся по комнате.
– «Орошатели отводят воду, куда хотят; лучники выправляют стрелу; плотники сгибают дерево по своему усмотрению. Мудрые гнут себя самих». Мне это удалось. Я согнул самого себя, овладел своей ненавистью. Понял: озлобленность и ненависть делают человека слабым и жалким. И наступило время, когда я уже не страдал от одной только мысли, что завтра наступит завтра.
– Вы специально собрали их всех в «Пресне Палас»?
– Да. Я долго работал над этим планом. Для меня было важно оставаться в тени, и я находил помощников. Прошло много лет. Мальчишки выросли, изменились. Я изменился еще больше и уже не боялся, что меня кто-то узнает. Мне захотелось узнать тех, кто сгубил мою жизнь. – Леонов прошелся вдоль мониторов. – Сначала это служило только одной цели – понять, кем они стали. Я надеялся, что всей своей жизнью они исправят то, что сделали в юности.
– Представляю, какое разочарование вы испытали.
– Я часами наблюдал за ними, слушал их разговоры. Я перестал их ненавидеть и в какой-то момент стал презирать. Я овладел своим гневом. Но не простил.
– Я поняла, – прошептала Лера. – Вы стравили их, как крыс в бочке.
– Я выстрадал свою месть. Только один раз я усомнился в своей правоте: когда погибла та девушка.
– Рита…
– Я был рядом, когда ее убивали, но ничего не успел сделать. Я зашел на седьмой этаж покурить…
– Знаю.
– Откуда?
– Кое-кто слышал мелодию зажигалки.
– Слезь, – догадался Леонов. – Или его охранники.
– Значит, та зажигалка – ваша?
– Моя.
– Что же вы от нее отказались?
– Там в кафе, когда заделывал дыру в потолке, я совершил свою первую ошибку. Следователь попросил прикурить, и я достал зажигалку. Только потом сообразил, что выдал себя с головой.
– А вторая?
– Что?
– Вторая ваша ошибка?
– Видеофайл с Шостоком и Дедом Морозом.
– Зачем же вы его выложили?
– Стало жаль этого нелепого человека. Я понял одну важную вещь… Однажды коснувшись зла, нельзя рассчитывать на то, что его можно контролировать. Сначала погибла девушка, и я не смог ей помочь. Потом застрелили Шостока, и я снова оказался бессилен.
– Если вы знали, кто убийца, почему не сообщили об этом следствию?
– У меня не было прямых доказательств.
– Это вы послали им кусочки обоев? – спросила Лера.
– Когда я узнал, что дом ломают, сильно затосковал. Пошел туда, сорвал обои и разослал им. Чтобы не забывали.
– Но почему – Шостоку?
– Не Шостоку, а тебе. Хотел открыться, но было рано. Когда я встречался с Казанцевым…
– Вы говорили с отцом? – прервав его, Лера смутилась. – Прости… те, я еще не привыкла.
– Со временем все образуется. – Леонов обнял ее и продолжил: – Когда мы встретились, Казанцев был очень болен и уже не вставал. Наверное, перед смертью ему захотелось выговориться. Про то, как все случилось на самом деле.
