Хам первым сбежал вниз, Яфет и Сим услышали там грохот,
спохватились и ринулись следом. Хам наконец справился с тяжелым засовом смолы,
Яфет и Сим подбежали как раз в момент, чтобы помочь распахнуть прилипшую дверь.
С той стороны из кровавой пелены смертоносного дождя
вынырнула фигура Кохбы, он нес неподвижного отца уже на себе. Шатаясь, он
сделал последний шаг и упал на руки сыновей Ноя.
Ханнуила и Кохбу перенесли наверх, а дверь снова залили
смолой, чтобы не оставалось ни единой щелочки, ибо нижние этажи ковчега скоро
окажутся под водой.
Кохба не приходил в себя, лицо его было наполовину сожжено,
плечи и грудь в кровавых язвах, от кожи все еще пахло паленым мясом. Ханнуил
очнулся довольно скоро, он пострадал меньше, открыл глаза и непонимающе
посмотрел в низкий потолок, сплошь залитый смолой.
— Мы… — произнес он хриплым голосом, —
добежали?
Ноема услышала, позвала Ноя. Тот пришел хмурый и сразу
похудевший, еще от двери сказал ободряюще:
— Ханнуил, ты хороших сыновей воспитал!..
Ханнуил прошептал:
— Что с ними?
— Они тащили тебя, — ответил Ной, уклоняясь от
ответа, — а могли бы бросить, как все бросали всех в опасности!..
Родителей так вообще и раньше старались убить, чтобы те им не мешали
веселиться…
Ханнуил сказал слабо:
— Я сам такой… веселиться бы… Что с ними?
— И ты хороший человек, — продолжал Ной, —
сразу спрашиваешь о них… а не о себе.
— Ной, — сказал Ханнуил чуть окрепшим голосом, —
они погибли?
— Кохба жив, — ответил Ной и добавил
виновато: — Извини, но Къяха и Ктулубр погибли… как и все, кто бежал
следом.
— Кохба выживет?
Ной видел, как напрягся Ханнуил в ожидании ответа, и ответил
торопливо:
— Да, выживет!
— Не врешь?
Ной сказал обидчиво:
— Вообще-то мог бы и соврать, в таких случаях можно
всё, но он в самом деле парень крепкий, а раны не смертельные. Хоть и
помучается, ожоги заживают плохо, сам знаешь. Да и ты скоро сможешь убедиться…
В смысле что Кохба жив и останется жить. Тебя ошпарило, кое-где обожгло, но эти
раны для жизни не опасные.
Ханнуил закрыл глаза.
— Спасибо, Ной. Я полежу чуть, хорошо?..
— Отдыхай, — ответил Ной, отступая к двери. —
Отдыхай, дружище.
Он не услышал, как за спиной Хам проворчал язвительно:
— Да, отдыхай… Ничего другого ты делать и не умеешь,
старый дурак.
В ковчеге только одно окно, на самом высоком этаже, не
считая нижней двери, через которую все вошли в ковчег, а теперь наглухо
засмоленной. Ной распорядился держать верхнее окно закрытым на случай, если
поднимется ветер и начнет забрасывать горящую смолу вовнутрь, но первые дни он
сам то и дело открывал, и все видели, как гибнет мир.
Огненный дождь стучал по крыше с такой силой, что
разговаривать приходилось вплотную друг к другу. Уже с двух шагов видели только
открывающиеся рты на бледных испуганных лицах.
С нижних этажей доносился рев испуганных зверей. За
разрушением и уничтожением мира больше наблюдать не удавалось: нужно было
кормить и смотреть, чтобы звери не заболели, кто знает, сколько продлится потоп
и чем он кончится.
Ной возил на одноколесной тачке корм, но в голове стучала
одна и та же мысль: почему, почему так получилось? Да, уже все мудрецы
согласились и даже сумели объяснить народу, что человек страшнее зверя, когда
он зверь, но никто так и не ужаснулся от такого страшного открытия, более
того — гордились! И даже тем, что не только держат в себе гнуснейшее из
животных, но вот такие лихие и бесшабашные, берем и выпускаем зверя из человека
погулять, порезвиться, поразмяться…
И невдомек, что этот зверь с каждым мгновением свободы
вырастает, набирается силы, и вот уже обратно в клетку воли и правил не
загнать, уже он подчиняет себе человека, убедив, что под его властью жить
слаще, привольнее, свободнее…
Сим таскал мешки с кормом на плечах, на поникшего отца
посматривал с любовью и сочувствием. Как и братья, как вообще все в его
возрасте, считал отца туповатым и не таким развитым, как, скажем, он сам, но
если в других семьях с такими мыслями и росли дальше, а потом отселялись,
повзрослев, то здесь случилось особое: Господь избрал именно Ноя, пренебрегнув
теми, кто казался куда умнее, отважнее, рискованнее, бесшабашнее, интереснее…
— Отец, — сказал он с сочувствием, — не
убивайся так! С тобой что-то случится — мы все погибнем.
Ной отмахнулся.
— Ковчег построен, теперь уже от меня ничего не
зависит.
— Все зависит, — заверил Сим серьезно. — Я
знаю, о чем ты думаешь. Мы все сейчас думаем об этом, даже Хам, которому бы
только плясать да веселиться. Господь выслал тебя, потому что ты жил по правилам,
остальные сейчас гибнут вместе с животными, от которых отличаются только
разумом и умением зачем-то одеваться… да и то не всегда. И если ты замучаешь
себя угрызениями совести и тяжкими раздумьями, то Господь, возможно, и ковчег
утопит!
Ной ужаснулся.
— Как ты можешь такое говорить?
— А зачем мы Ему? — возразил Сим. — Без твоей
воли и твоего наставничества мы сорвемся в пучину удовольствий еще быстрее, чем
люди в ныне гибнущих городах!.. А Господу такие не нужны. Так что, отец, ты
нужен нам всем как никогда!
Ной хмуро кивнул, соглашаясь и почти не слушая, в черепе
громко и больно стучала мысль, что Сим прав, Господу нужны люди, живущие по
правилам. Только такие могут прийти к Цели, а остальные просто жили,
размножались и переводили корм. В погоне за удовольствиями выпустили зверя, а
его загнать обратно уже невозможно. Даже при известии о скором потопе никто не
поспешил переменить жизнь.
Значит, все воспитание человека с детства должно быть
подчинено тому, чтобы зверя постоянно давить и не давать ему даже глотка
воздуха. И едва попытается высунуть морду, а он будет пытаться при любом
удобном случае, — бить без всякой жалости, давить и удушивать, как ни
жалко ребенка, что добивается свободы посвоевольничать.
Превращение человека в зверя зашло слишком далеко. Даже
Господь не видел, как и чем еще убедить человека, чтобы он жил правильно. Так
что, наверное, в самом деле проще уничтожить и начать с чистого листа…
— Будем жить, — проговорил он со вздохом, —
Господь карает не только самоубийц, но даже тех, кто небрежностью или глупостью
укорачивает свою жизнь.
— Что? — переспросил голос.
Ной оглянулся, за спиной уже не Сим, а Хам пронес мешок с
зерном и сбросил в ящик с кормом. Лицо блестело от пота, как и все тело, но
глаза светятся веселым вызовом, под смуглой кожей красиво играют мускулы.
