— Да так, — ответил Ной. — Надо жить…
Хам захохотал.
— Отец, ну конечно!.. Мы такую крышу забабахали,
никакой огненный град не пробьет!
— Мы не знаем, — пробормотал Ной, — что будет
дальше.
Хам отмахнулся с беспечностью.
— Что будет, то и будет. Когда увидим, что пришло,
тогда и будем решать! А что гадать заранее?
Он подмигнул и не пошел, а побежал в склад за следующим
мешком. Ной проводил его долгим взглядом. Самый жизнерадостный из его сыновей,
Хам и здесь ухитряется оставаться бодрым, а на все тяготы смотрит с веселым
вызовом.
Сердце сжало болью. Мир за стенами ковчега погибает, грешный
и перешагнувший все пределы разврата и бесчестья, но это все-таки его мир! И
люди там не просто люди, а многих, по крайней мере в своем городе, он знал
лично.
И сейчас они гибнут. И, как сказал Господь, они не подлежат
воскрешению.
Глава 8
Ной не удивился бы, узнав, что Сим, который до всего
допытывается и старается понять законы, двигающие миром, думал над тем же и
почти так же.
Какая главная причина, твердил он себе с момента начала
потопа, что Творец решил уничтожить человечество? Что оно перестало идти к
Цели, сперва топталось на месте, а потом животная часть в человеке резко взяла
верх, и начался откат. Человек повернулся к Цели спиной и пошел, пошел, пошел
по стезе чувственных удовольствий, для которых не нужны ни разум, ни душа, ни
высокие устремления…
Что есть стремление к Творцу? Это всего-навсего желание уйти
подальше и поскорее от своей животной основы и приблизиться к чему-то более
высокому, что пока еще не видно, неощущаемо, но понятно, что оно есть, и
человек обязан стремиться улучшить себя…
Кто улучшал, тот удостоился звания праведников, кто не
улучшал, а жил, как животные, только что разумные и разговаривающие, те были
просто нормальными обычными людьми. Но когда праведников становится мало, мир
сдвигается к опасной грани, когда человечество оказывается бесполезным.
Не случайно мудрецы твердят, что мир держится на
праведниках. Человечество существует только благодаря праведникам. Когда
праведники исчезают, человечество оказывается ненужным, ибо человечество без
праведников — только разговаривающие животные со своими животными
желаниями, животными интересами. Но мир творился для человека, а не для
животных. Как только человек исчезает… то зачем весь мир?
Кохба все еще не пришел в себя, бредит, и Ханнуил, поцеловав
его в лоб, вышел из комнаты и подошел к Ною и его сыновьям. Те, развезя корм и
наполнив кормушки, измученные и подавленные, собрались у единственного окна,
наблюдая с ужасом, как гибнет земля.
Лицо Ханнуила было странно спокойным в отличие от
перекошенных ужасом лиц сыновей Ноя и его снох.
— Спасибо, — произнес Ханнуил непривычно ровным
голосом, как если бы говорило дерево, — что взял меня. Прости, я всегда
насмехался над тобой и твоим ковчегом…
Ной отмахнулся.
— Пустое… Ты чего встал? Тебе надо еще лежать.
Ханнуил покачал головой и сказал тем же мертвенно-ровным
голосом:
— Теперь я вижу, как был не прав. Прости меня, Ной, за
все…
— Не меня проси о прощении, — сказал Ной
устало. — Проси Того, Кто наслал погибель на этот мир!
Ханнуил кивнул, лицо его оставалось неподвижным, словно
превратилось в деревянную раскрашенную маску.
— Ты снова прав, Ной. Надо было жить, как ты. Ты не
только сам по себе жил правильно, но выстоял против моих насмешек, против всей
той дурости, что тебе говорили. Я не таков… как и большинство. Мы падки на
удовольствия, и хотя понимаю, что прочесть умную книгу — удовольствие
выше, но иду и задираю подол женщинам, совокупляюсь со своими же дочерьми, со
своей матерью, со своим сыном, а также не пропускаю красивую козочку или
упитанную свинью… Это удовольствия грязные, знаю, но они сильнее меня, а я слаб
и не могу устоять…
— Ханнуил!
— Ты устоял, — сказал Ханнуил, не слушая
Ноя, — потому тебя и можно пустить на развод, как отборное зерно. А мы,
как сорняки, должны быть уничтожены.
Ной закричал:
— Стой! Ты признал, ты понял!.. А это уже раскаяние!..
Скажи это Господу, и Он простит!.. И Сам велит мне взять тебя на ковчег!
Ханнуил усмехнулся.
— Но ты же взял?
— Да, но…
— Ты нарушил, — закончил Ханнуил почти
весело, — ты нарушил!
Ной огрызнулся:
— Господь никогда не запрещал брать тебя. Или кого-то
еще. Вы сами не хотели! Он сказал, чтобы я построил ковчег, взял сыновей с их
семьями, а также скот и животных. Вот и все.
— Но это значит, что Господь нас не велел.
Ной потряс головой.
— Нет! Господь все толкует в нашу пользу. В пользу
людей!
Ханнуил махнул рукой.
— Да, наверное… но для меня это уже не важно. Ной, я
постоянно затрудняю тебя, но прошу… сделай мне еще одно одолжение.
Ной насторожился.
— Что ты хочешь?
— Открой для меня выход. Вода еще не поднялась на холм,
так что еще можно. Это моя последняя и единственная просьба! Других не будет.
Ной не успел собраться с мыслями, ответил Хам, он и раньше
выскакивал раньше отца, что вообще-то непочтительно, но живая натура Хама
требовала реагировать моментально, пока медлительный отец собирается со
словами:
— Еще чего! Там смолы осталось на один раз.
Яфет пробормотал:
— Хам прав. Кто знает, сколько смолы еще понадобится.
Сим сказал со вздохом:
— Не делайте этого, Ханнуил. Не надо.
Ханнуил смотрел на Ноя, тот развел руками.
— Ханнуил, я не могу тебя отпустить. Там гибель. Здесь
жизнь.
Ханнуил впервые за все время улыбнулся, лицо все такое же
отрешенно веселое и странно спокойное, однако Ною показалось, что так мог бы
улыбаться только мертвец.
— А зачем мне спасаться?.. — произнес Ханнуил
равнодушно. — Я не смогу продлить род. А это все равно, что уже мертв.
Прощай, старый приятель. Только сейчас скажу тебе честно: я смеялся над тобой,
но… завидовал. Я и хотел бы, как ты, но я слаб волей, как и все остальные, что
сейчас гибнут. А в тебе есть сила, твердость, несгибаемость…
Ной вскрикнул:
— Постой!.. Только Господь дает жизнь, и только Он
волен ее забирать! Ты станешь великим преступником, если посягнешь на это право
Господа. Никто не волен лишать жизни даже себя!
Ханнуил покачал головой. Ноя поразила странная веселость на
лице старого приятеля.
