Сим прошептал, совершенно раздавленный:
— Так далеко…
Голос ответил с грустной интонацией:
— Дерево и его тень — это лишь приближение, чтобы
ты понял. На самом деле разница намного больше. В мириады мириад раз. Но пока
тебе такое даже не вообразить. Потому дерево и его тень — этого
достаточно. Помни, Сим, даже если ты никогда не услышишь Моего голоса и не
ощутишь Моего присутствия, Я не оставил вас! Я всегда с людьми. Но Я могу
только подсказывать верные пути, однако выбираете сами. И если выберете
погибельный, то… погибнете. И весь мир погибнет с вами.
Сим проговорил с тоской:
— Но как горько, что мы все умрем, никто из нас так и
не увидит, что же там… у Цели.
— Адам нарушил, — ответил Голос почти
мягко, — и выбрал жизнь смертного. Однако это изменило только путь, но не
Цель. Вам все равно идти к ней, только по другой дороге. А потом все изменится
вдруг… во мгновение ока, при последней трубе… ибо вострубит, и мертвые
воскреснут нетленными, а мир изменится. Тленному сему надлежит облечься в
нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие
облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда и увидите
Цель на расстоянии вытянутой руки…
Сим рухнул на колени.
— Спасибо тебе, Господь!
— Не преклоняй передо Мной колени, — напомнил
Голос. — Вы не слуги Мне, не рабы, а дети Мои. Это рабам надлежит
повиноваться, а вы можете выбирать: повиноваться или следовать желаниям своей
животной стороны…
Сим сказал тревожно:
— Господь, стыдно такое говорить, но… лучше бы Ты вел
нас… за ручку. Страшно мне и тревожно!
— Нет, — донесся тяжелый удаляющийся Голос, —
нет…
Глава 11
Ной никогда не думал, что не только будет справляться со
всем обилием зверей, птиц и всего-всего животного мира, пусть даже многих из
них только по паре, но даже привыкнет, втянется в этот тяжелый, изматывающий
труд.
Сегодня он перебирал мешки с зерном, прикидывая, сколько
положить антилопам, а сколько зебрам, как вдруг трюм осветился небесным огнем,
заблистали искры.
Ной ощутил присутствие огромного и величественного, душа
встрепенулась и возликовала. Он пал на колени и воскликнул:
— Благодарю тебя, Всевышний, что удостоил меня
посещением…
Прозвучал Голос, полный благосклонности:
— Зрю, хорошо следишь за тварями.
— Стараюсь, Господи!
— Хорошо стараешься.
— Спасибо, Господи!
— Как дети твои?
Ной запнулся с ответом, но молчание затягивалось, он ответил
осторожно:
— Яфет чинит расшатанную клетку льва, Сим во втором
трюме кормит и обихаживает зверей, Хам сейчас заменяет доски в правом борту,
там прохудились…
— Молодцы, — раздался Голос, в котором звучала
только доброжелательность, и ничего, кроме нее. — Сим, Яфет, Хам… Больше у
тебя нет детей?
Ной запнулся на миг, развел руками.
— Я ведь не хотел заводить детей, — ответил он
тихо, — Ты ведаешь. Еще Мафусаил принес весть, что весь мир погибнет и все
люди утонут. Лишь когда Ты сказал мне, что позволишь моему потомству спастись,
я и женился. Мне было тогда пятьсот лет! Я успел родить этих троих…
Голос сказал благосклонно:
— Помню, помню. Я обещал, что твое потомство спасется
от потопа, и слово сдержу.
— Спасибо, Господь!
— Перестать благодарить по многу раз за одно и то же.
— Как скажешь, Господь! На все воля Твоя.
— Ну вот и хорошо. Так у тебя только трое детей?
Снова Ной замялся, тишина становилась напряженной, и Ной
ответил сиплым голосом:
— Да, Господь. Ведь Ты запретил мне сходиться с женой
во все время, что мы на ковчеге.
— Как и всякой твари на нем, — напомнил Голос.
— Да, Господь! Я за всем слежу.
Голос произнес сухо:
— Но не уследил. Впрочем, я не виню, за всеми не
уследишь. Согрешили ворон, собака и келен. Да еще твой сын Хам под покровом
ночи ходил к жене своей… Он сказал, что хочет прикрыть ее грех с Шахмаэлем, но
хоть это и благородно, однако завет нарушен…
Ной ахнул:
— Так вот почему он вышел утром черным, как ночь!
— Да, — ответил Голос. — Что ж, хорошо, что
ты ничего не нарушил сам… так ведь?
— Стараюсь, Господи!
Голос ничего не ответил, через мгновение Ной ощутил, что он
снова один в трюме. С облегчением перевел дух, но не оставляло смутное
предчувствие беды. Он подозвал Яфета, велел сложить мешки на месте, сам же
поспешил наверх.
С верхнего этажа раздался душераздирающий крик. Ной,
похолодев, помчался, прыгая через три ступеньки. Навстречу бежала жена, глаза
вытаращены, волосы растрепались и вились сзади, как черные змеи.
— Что стряслось? — вскрикнул он.
— Дети! — закричала она диким голосом. — Дети
мои! Иаван и Муак!
— Что с ними?
— Они… исчезли! Их нет!
Сцепив зубы, едва не теряя рассудок от горя, он примчался в
угол, где поставили люльку. Еще издали видел, что она пуста. В голове страшно
пронеслось воспоминание, как Творец пытливо спрашивал его о детях.
— Нет! — вскричал он, как раненый зверь. Ухватил
себя за волосы, дернул, скривился от боли, дернул сильнее, стараясь простой
болью заглушить боль в сердце. — Нет, Он не мог так!.. Он же обещал…
Ноема, захлебываясь рыданиями, спросила отчаянно:
— Что Он обещал?
— Что мои дети… уцелеют при потопе!
Вздрогнул от собственных слов, бросился к колыбели, начал
ворошить тряпье… его пальцы сразу же наткнулись на теплое, мягкое. Из пустоты
прозвучало недовольное кряхтение, затем обомлевшая Ноема и сам Ной увидели, как
по тряпкам расползается мокрое пятно. Пальцы Ноя осторожно ползали по пустоте,
ощупывая, трогая, с закрытыми глазами он отдал бы голову на заклание, что
трогает своего ребенка Иаванчика. Но хотя кончики пальцев говорили, что
прикасаются к теплому детского тельцу, он видел только мокрые тряпки. Вдруг
запахло, по тряпке разлилось еще и желтое пятно. Послышался недовольный детский
плач.
— Смени тряпки, — сказал он скорбно. Горечь сжала
сердце. — Положи сухое…
— Ной…
— Они стали незримыми. Я соврал, что у нас только трое
детей.
Она сказала в слезах:
— Ной… но ведь врать нельзя! Ты это постоянно твердишь
детям!
