— Какой… ангел? — прохрипел он слабо.
Торопясь и сбиваясь, она рассказала ему о визите ангела.
Адам выслушал молча, не перебивал, да и сил на это не осталось, а потом сказал
глухо:
— Все пропало… Это был ангел не от Создателя, Ева…
— Не… от Господа?
— Да, — ответил Адам горько. — Люцифер,
убоявшись, что Творец в самом деле может сжалиться, постарался сорвать наше
покаяние…
Он повернулся и тяжело пошел к берегу. Там упал на мокрый
песок, долго лежал, грудь вздымалась тяжело, всякий раз так выпячивая острые
ребра, что Ева страшилась, чтобы не прорвали кожу.
— Что будем делать, Адам?
Он ответил в песок:
— Будем жить и бороться. Если звери живут, то сможем и
мы.
— Но мы не звери! — сказала она с отчаянием.
— Значит, — сказал он, — будем жить лучше.
В его злом голосе она ощутила силу и уверенность. Казалось,
неудача только обозлила его и заставляет бороться за жизнь, а не надеяться на
милость Творца.
Она плакала и пыталась его поднять, тащить, он обнял ее
сильно исхудавшей рукой и шепнул совсем тихо:
— И все-таки… кое-что мы выиграли. Очень важное.
Она прошептала в слезах:
— Что?
— Господь велел нам, — прошептал он еще
тише, — как и всем скотам, плодиться и размножаться. Наверное, там, в
Эдеме, мы так бы и делали… всю вечность. Но здесь мы познали нечто новое… чего
не было в Эдеме.
— Что, Адам?
Он обнял и прижал ее к груди.
— Любовь.
Глава 3
Пес трудился вовсю, вынюхивая, а то и принося им гнезда с
птичьими яйцами, а так они питались в самом деле травой, срывая самые молодые
листки и почки, выкапывали корни, некоторые оказались даже сладкими.
Адам еще не оправился от голода, но, оставив Еву в пещере,
ушел на поиски. Он умел не только смотреть, но и видеть и, собирая корни и
плоды, наблюдал за животными, птицами и даже насекомыми. Здесь они вели себя
иначе, чем в саду Эдема, и Адам с дрожью во всем теле обреченно понял, что это
и есть основные законы этого мира. Хочешь жить в этом мире, прими их. Иначе
умрешь…
Ева сидела в пещере и задрожала, услышав тяжелые шаги,
похожие на шаги ее мужа и в то же время чужие, тяжелые и грубые.
На землю что-то упало с шумом. Ева опасливо выглянула, Адам
разминал усталые плечи, а у его ног распростерлась безжалостно убитая косуля с
прекрасными удлиненными глазами, такими печальными и непонимающими: за что?
— Адам, — вскрикнула она пораженно, — ее
убили?
— Да.
— Волки? А как ты спасся?
Он покачал головой.
— В этот мир пришли мы с тобой, Ева. А мы еще те волки.
Она охнула.
— Это ты… ее убил?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы жить, — ответил он. Увидев на ее лице отвращение,
сказал теплее: — Ева, в этом мире, чтобы жить, нужно убивать. Если найдем
другой путь — пойдем по нему. Ты пока собери сухого хвороста, а я разделаю
это… существо.
Она переспросила:
— Разделаешь… это как?
— Увидишь, — ответил он кротко.
Она собирала хворост недолго, а когда вернулась, содранная
кожа косули уже сушилась на камнях, а ломти красного мяса поджаривались на
огне. Пес с урчанием поедал внутренности, еще для него Адам сложил целую кучу
отделенных от мяса костей. Ева сложила хворост вблизи костра, ноздрей коснулся
незнакомый запах, странный и волнующий.
Адам смотрел, как она непонимающе водит носом, прятал
горькую улыбку. Что делать, и его нежная, робкая жена будет, как хищный зверь,
пожирать мясо убитого зверя. Насчет другого пути он сказал, чтобы утешить и
подбодрить, пусть надеется на лучшее впереди, но… возможно, такие пути в самом
деле есть. Хотя, если честно, это так прекрасно: сидеть у костра, смотреть в
багровые угли и с удовольствием есть жареное мясо, в котором только что еще билась
жизнь.
Шкуры Адам приспособил как подстилки в пещере.
Он приходил поцарапанный, он набрал вес после того
голодания, однако остался сухим и жилистым, без капли ненужного мяса или жира.
Глаза его часто смеялись, Ева с изумлением видела, что он счастлив. Он научил
ее сшивать шкуры и теперь отправлялся на охоту в крепком кожаном панцире. Даже
руки он оборачивал шкурами, прокусить ее непросто, тем более никакие когти уже
не процарапают. Ева наловчилась выскабливать шкуры так тщательно, что сделала
из них одежду, в которой бесстрашно садилась на любые колючки и камешки.
Блистающую одежду неохотно сняла, после того как Адам сказал
недовольно, что слишком блестит. Этот мир почти весь серо-зеленый, и такая
одежда для них чересчур яркая.
Ева послушно убрала одежду в дальний угол, хотя, когда Адам
уходил на охоту, тайком вынимала ее, надевала и прохаживалась перед входом в
пещеру, представляя, что все звери и птицы смотрят на нее и завидуют.
Мяса он приносил вдоволь, потом научился бить птицу, чуть
позже сумел проткнуть острым суком первую рыбину, а потом сделал для этой цели
особое копье с загнутым сучком на конце.
Ева собирала сладкие ягоды, их великое множество как в
траве, так и на кустах, однажды приготовила жареное мясо с начинкой из ягод, и
оба ощутили наконец, что живут здесь… счастливо.
Сегодня ночью Ева во сне всхлипывала, Адам прижимал ее к
себе, успокаивал, она переставала вздрагивать, но из-под плотно сжатых век
бежали слезы.
Утром он проснулся, худой и с ввалившимися глазами, но голос
его был твердый:
— В минуты слабости я готов умолять Господа, чтобы Он
смилостивился и простил нас. И чтобы вернул в сад Эдема… Но потом я стыжусь
своих мыслей.
— Адам!
— Мы уже научились, — сказал он, — как козы и
овцы, питаться травами и злаками. Мы научились, как хищные звери, питаться
мясом других зверей!.. Вот там в кустах чирикают птицы, у них там гнездо с
отложенными яйцами, их тоже можно есть…
Она вскрикнула испуганно:
— Адам! Как можно? Из тех же яиц выведутся птенчики! Ты
не дашь им жизни!
Он напомнил с жесткой усмешкой:
— А мы ведь в первые дни… Помнишь?
Она замотала головой.
— Нет! И вспоминать не хочу. Мы тогда умирали. А теперь
мы уже встали на ноги. Мы не должны убивать…
— Лучше они, — сказал он, — чем мы.
— Адам!
— Все звери и животные, — напомнил он, — как
птицы и рыбы, — неразумные. Никто из них даже не понимает, что живет. Этот
мир Господь отдал мне, и отныне я в нем заведу свои порядки, свои законы!..
