— Адам, — произнесла она жалобно, — я не
узнаю тебя… Я, наверное, тоже изменилась?
Он поцеловал ее и сказал тепло:
— Ты стала еще прекраснее.
— Адам, не смейся надо мной.
— Я говорю правду, — ответил он и сам ощутил, что
это правда. Если Господь не сжалился над ней, маленькой и беспомощной женщиной,
то он, Адам, простил ее в первый же день. — Ты не только плоть от плоти
моей, Ева… Душа у нас вообще одна на двоих!.. Отдыхай, набирайся сил.
— А ты куда?
Он мотнул головой.
— На тех холмах, через которые мы шли сюда, растет
дикая рожь. Сейчас она созрела. Я думаю, если собрать семена, то часть можно
измельчить и съесть, а часть посеять в хорошем месте…
— Зачем?
— Весной вырастет, — объяснил он, — мы
соберем семян во много раз больше, чем посеяли.
Она внезапно просветлела лицом и спросила жадно:
— Это тебе был глас с Небес?
Он помедлил с ответом, но она смотрела так жадно и с такой
надеждой в глазах, что ответил со вздохом:
— Да, конечно. Появился ангел и… рек. Чтоб да, значит,
посеял те дикие семена. И я тем самым докажу, что мне помощь небес не нужна!
— Ой, значит, мы хотя бы чуточку прощены!.. А какой был
ангел?
Он с неудовольствием повел плечами.
— Михаил.
Она вскрикнула счастливо:
— Как замечательно! Это же самый близкий к Господу
ангел! Почти самый близкий, ближе его только Люцифер.
— Отдыхай, — сказал он тепло. — Я скоро
вернусь.
Ева сидела перед костром грустная, поникшая, пурпурные угли
уже покрылись серым пеплом. Адам бросил на землю тушки двух кроликов, Ева слабо
улыбнулась, но даже не поднялась ему навстречу.
Он подбросил сухого хвороста, по мелким веточкам побежали
оранжевые огоньки.
— Что-то случилось?
Ева ответила с бледной улыбкой:
— Просто устала.
— Отдохни, — сказал он ласково. — Я сам сниму
шкуры и приготовлю мясо. Я даже догадываюсь, почему ты устаешь так быстро.
Она покачала головой, в глазах заблестели слезы.
— Адам, я сейчас все вспоминала то счастливое беспечное
время… Как недолго мы побыли в раю!.. Всего-то пару дней. Теперь это все как
сон…
Адам посоветовал мирно:
— Вот и смотри, как на сон. Теперь все иначе.
По-настоящему. А там все было по-другому. Даже эти пара дней ненастоящие.
— Как это?
Он двинул плечами.
— А кто знает, сколько мы там были на самом деле? Я вот
делаю зарубки на дереве, отмечая дни, недели и месяцы… но уже вижу, что ерунда
это все. Нужно начинать счет со дня нашего пребывания вне рая.
— А почему не от сотворения мира? — спросила Ева
наивно. — Как раньше?
Он посмотрел на нее, вздохнул.
— Ах ты, мое чудо… Надеюсь, все дочери твои будут такие
же… умненькие. И с такими же длинными золотыми волосами. Ты помнишь, как мы
бродили в саду? На какое дерево ты залезала, когда бросала в меня цветы?
— Ну да, это был… был…
Она запнулась, вспоминая слово, Адам подсказал:
— Секвойя. Ты сидела на секвойе, но тебе в голову не
пришло, что этому дереву несколько тысяч лет! А бык, на котором ты любила
кататься? Тоже не теленочек… А раковины, которые мы находили на берегу реки? Ты
подбирала свеженькие, а меня больше интересовали те, что выкапывались из
слежавшегося песка, они такие странные… Некоторые вообще в камне, словно песок
слежался за… не знаю даже за сколько лет! А кости странных зверей, которых я
никогда не видел? Азазель сказал как-то, что Господь когда-то создал их, но
потом разочаровался и всех уничтожил… Это когда было? На какой день? Мне
кажется, что у Господа этих дней было намного больше, чем у нас!..
Ева широко открыла глаза.
— Адам, какой ты умный!.. Я и не подумала… Ты прав,
давай переделаем весь календарь заново!
Адам окинул взглядом рощу, не меньше двух десятков деревьев
испещрены мелкими зарубками, каждая седьмая — длиннее, затем перевел
взгляд на поле, что уже требует прополки, вздохнул и махнул рукой.
— Нет времени. Пусть потом… Наши дети разберутся,
исправят. Может быть. Кстати, я тоже был сотворен сразу взрослым. Как и ты.
Морщины на его лбу на глазах становились глубже и резче. Он
внезапно стукнул кулаком по земле.
— Так вот почему!
Ева спросила испуганно:
— Что случилось?
Он сказал хриплым голосом, в котором звучала мука:
— Помнишь, я говорил, что не понимаю, почему у коз
рождаются козлята, у коров телята, а потом они постепенно вырастают?
Ева в недоумении кивнула.
— Ну да, помню. Ты еще тогда удивлялся, почему ты
рожден уже взрослым.
Адам сказал изменившимся голосом:
— Кажется, я понял…
— Да? — спросила Ева без всякого интереса. —
Как здорово… Скажи, тебе понравилось это мясо? Если да, то завтра я приготовлю
еще. У меня тут всякие корешки есть, такой вкус придают…
Адам мотнул головой и стиснул челюсти, удерживая
ускользающие мысли:
— Я понял… Я тоже родился младенцем и медленно, как
все, рос и взрослел. А потом однажды Господь вдохнул в меня душу! И я понял,
кто я, что я, осознал себя. Я не помнил того, что было раньше, потому что это
был не я. Это было то, в чем я живу и сейчас, но это не я…
Ева сказала обеспокоенно:
— Адам, опомнись, что ты говоришь? Как это: ты и не ты?
Если ты, то это ты! А если не ты, то это не ты, и все тут. Все просто и
понятно. Не забивай голову глупостями. Значит, я готовлю на завтра мясо, как ты
любишь. Только нужно побить его хорошенько камнем, тогда оно становится мягким,
дает такой сладкий сок, что даже мне нравится.
Адам не слушал ее беспечный щебет, ухватился ладонями за
голову, мысли метались, сшибались, в ушах назойливый голос женщины, что твердит
про мясо, и эти образы горячего вкусного мяса вторгаются и вытесняют слабые
искры озарения.
Я же все это знал, сказал он себе потрясенно. Знал до того,
как в меня вдохнули душу! Потому так знакомо было первое ощущение от того мира,
когда я вошел в ручей и срывал спелые ягоды. Я уже знал, что в воду заходить
можно и что ягоды есть — хорошо.
— Значит, я все делал бездумно, — прошептал он в
страхе, — как бездумно живут козы, коровы, птицы и прочие насекомые! А
потом вдруг ощутил, что я… это я! А до этого меня как будто и не было. Все
равно, что не было. И потому выходит, что Господь сотворил меня в момент, когда
вдохнул душу. Все сходится! Получается, что от младенца до взрослого я рос
животным, а Всевышний сотворил меня уже взрослым мужчиной…
