Адам все это время, оставаясь охотником, забирался очень
далеко и видел странные народы, которые уже и не помнили своих прародителей, а
о самих Адаме и Еве имели очень смутное представление.
Каинан на семидесятом году родил Малелеила, который ничем не
прославил себя, кроме того, что был первенцем. Род дальше считался по нему,
хотя братьев у него было больше сотни, а сестер триста семь.
Малелеил на шестьдесят пятом году родил Иареда, тот известен
больше всего тем, что его сыном был знаменитый Енох, самый праведный в этом
поколении и который на шестьдесят пятом году уже обрюхатил жену, собираясь
родить так непривычно рано сына…
«Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот лет, и родил
он сынов и дочерей», — повторил он еще раз. Так или примерно так будет
сказано, если будет кому говорить. Если воинственные потомки Каина не сотрут с
лица земли потомков Сифа.
А пока дети появлялись, вырастали, сперва селились
неподалеку, а потом приходили и сообщали, что намерены поискать другие
плодородные долины, другие холмы для виноградников, другие масличные или финиковые
рощи.
Мне девятьсот лет, сказал он себе с горьким удовлетворением,
но не чувствую признаков старости. Все так же крепок телом, сильны руки, глаза
видят остро, любого зверя одолею в схватке, а птицу сшибаю с дерева камнем или
дротиком с первого же броска.
Сколько у него детей, даже Ева не помнит. Про внуков и
говорить не приходится, все живут по многу сот лет, так что нередко внук
женится на прапрапрапрабабушке, что все такая же молодая и веселая, а прапра- и
еще раз много раз «пра-» дед берет в жены внучку или племянницу.
Плодитесь и размножайтесь, повторил он. Населяйте землю.
Преобразовывайте ее, рыхлите почву и засевайте зерном, собирайте урожаи. Что ж,
получилось не так, как рассчитывал Господь, но и не так, как полагал жить он,
Адам…
Сегодня Ева… заспанная и сердитая, купала в реке младших
детей. Двоих выкупала… трое еще дурачились за кустами, еще двое просто убежали,
заявив, что они уже взрослые и умываются по утрам сами.
Ева не стала настаивать, лишь бы не забывали мыться, только
строго напомнила, что проверит их шеи и уши, а пока ей хватает забот и с этими.
Внезапно небо сперва потемнело, затем осветилось пугающе-ярким светом. И сразу
же раздался вселенский Голос:
— Долго спишь, дщерь! В каком ты виде покажешься мужу?
Ева смутилась, все еще со сна растрепанная и неопрятная,
сказала с трусливой виноватостью:
— Да я сперва детей выкупала… сейчас за себя примусь.
— Детей… хорошо… — одобрил Голос строго. —
Всех выкупала?
— Всех… всех… — торопливо ответила Ева.
Она чувствовала неладное… все-таки врет, но еще хуже вот так
взять и признаться, что проспала рассвет, а это для настоящей женщины
недопустимо.
Голос с небес прогремел:
— Что ж… так тому и быть.
Ева вздрогнула, по всему телу вздулись пупырышки, словно
очутилась под ледяным ветром. Небо медленно приняло обычный вид, она поняла,
что Господь уже забыл о ней, занявшись другими делами.
Она торопливо кинулась к оставшимся, надо их поскорее
искупать, пока Господь не обнаружил, что вымыла еще не всех. За кустами
почему-то пусто… только шевелится трава… будто по ней гуляет сильный ветер и
бегают невидимые ножки. Она услышала звонкий смех, на нее с разбегу что-то
налетело. Она непроизвольно подхватила… в ее ладонях очутилось живое теплое
тельце ее сына. Звонкий голосок что-то пропищал над ухом… однако глаза говорили
ей… что держит в руках… пустоту!
— Вот что он имел в виду… — прошептала она в
ужасе. — Что я наделала… что я наделала!
Адаму снилось, что он бежит по вершинам гор за великолепным
оленем с золотыми рогами. Если следующая гора оказывалась далеко, он прыгал и,
расставив руки, пролетал через пропасти и снова бежал за сверкающим зверем…
…и вдруг тело налилось тяжестью, он торопливо замахал
руками, как крыльями, но с ужасом ощутил, что падает в бездну. В смертном
страхе остановилось сердце, он падал и падал, мучительно ожидая, когда же
ударится о твердое темное дно…
Пальцы ухватили что-то лохматое, он отшвырнул в панике, и в
глаза хлынул свет. Сердце стучит так, что вот-вот выскочит, он лежит на полу в
углу нового дома, который недавно выстроил взамен старого. В кулаке зажат край
шкуры, которой накрывался во сне. Рядом его копье и палица, которую он
наловчился бросать в зверя со смертельной точностью.
В другом углу пристроились Хинан и Гилел, первому двенадцать
лет, второму одиннадцать, все чаще пристают к отцу с просьбой брать их на
охоту. Хинан так прижался к стене, словно старается втиснуться в нее, Гилел
спит на спине, сосредоточенный и хмурый.
В душе все еще клубился черный ужас, Адам торопливо поднялся
и разжег очаг. Огонь обладает странным свойством успокаивать и вселять
уверенность, что все хорошо, зло не пройдет, здесь все защищено…
Теплый воздух наполнил дом, сыновья перестали ежиться и
пытаться скрыться под короткими шкурами. Адам вышел из дома и сразу увидел
бегущую от реки рыдающую Еву.
Он бросился навстречу.
— Что случилось?
— Ужасное, — прорыдала она. — Я снова
виновата… я снова виновата!
Он протянул руки, она бросилась ему на шею и прижалась всем
телом. Адам гладил ее по голове, как ребенка, а Ева содрогалась от рыданий.
Он спросил наконец:
— Что… с детьми?
Она зарыдала громче, он снова гладил и уже приготовил
успокаивающие слова, что, мол, у них детей уже больше двух сотен, так что не
надо так уж убиваться, но благоразумно смолчал, потому что для матери потеря
любого ребенка — это потеря целого мира, и его просто не поймет.
— Я солгала Создателю, — прокричала она
отчаянно. — Я солгала!.. И он тут же меня наказал, сказал, что пусть так и
будет, как я сказала…
Он посмотрел поверх ее головы. На берегу реки из густой
травы иногда выпрыгивала то одна головка играющего ребенка, то другая.
— Так что, если не с детьми?
— С детьми, — подтвердила она вся в слезах.
Адам выслушал ее рассказ, сгорбился и повел в дом. Ева почти
теряла сознание, а когда отворил дверь, она вообще не смогла переступить порог,
и он внес ее в комнату и бережно опустил на ложе.
Лицо ее оставалось смертельно бледным, а на истончившихся
веках трепетали тонкие жилки.
Адам посидел возле нее, пока она не забылась сном, медленно
и как будто не он, поставил разогревать вчерашнее жареное мясо. Он сам
чувствовал, что двигается, как в тумане, и мысли тоже двигались вялые и
неоформившиеся, пока наконец не всплыла одна, четкая и законченная.
