Адам вышел навстречу, и Мафусаил устрашился при виде роста и
размеров первочеловека. Он выглядел моложе не только Сифа, Еноса или Каинана,
но даже Иареда и Еноха. В нем чувствовалось нечто необычное, отличающее от
остальных людей, и Мафусаил смятенно напомнил себе, что Адам —
единственный человек на свете, который не рожден мужчиной и женщиной.
Мафусаил поспешно соскочил с коня, тот пошел за ним следом,
а Мафусаил, не дойдя до Адама трех шагов, преклонил перед ним колено.
— Приветствую тебя, великий, — сказал он со
счастливым трепетом в сердце, глядя снизу вверх в лицо первочеловека. — Я
Мафусаил — сын Еноха. Енох — сын Иареда, а Иаред — первый сын
Малелеила. Малелеил же…
Адам прервал с улыбкой:
— Малелеил — первородный сын моего правнука
Каинана, которого я успел подержать на руках. Значит, ты — седьмой от меня
по прямой линии?
— Да, великий Адам!
Адам легко поднял его, Мафусаил ощутил, что впервые
продолжает смотреть на другого мужчину снизу вверх. Адам выше почти на голову,
шире в плечах, от него исходит ощущение дикой силы, что может быть как доброй,
так и очень недоброй.
— Иди ко мне, — сказал Адам приветливо, — дай
обнять тебя, богатырь… До чего же ты хорош!
Мафусаил сказал почтительно:
— Если и хорош, то лишь потому, что я по прямой линии
иду от Адама.
Адам засмеялся.
— Ева!.. Ева, ты где? Иди посмотри, какой учтивый у
тебя прапраправнук!
У Адама Мафусаил погостил, как ему казалось, недолго, всего
пару лет, многое не понял из его рассказов о рае и беседах с Господом, но
запоминал жадно, чтобы пересказать отцу Еноху, самому праведному и следующему
заповедям, данным небом.
Как только он отбыл, Адам, в свою очередь, собрался в путь,
только в другую сторону, все еще надеялся достичь края земли или хотя бы мест,
куда не ступала нога его потомков.
Идти приходилось через населенные людьми пустыни, через
горы, где на каждом уступе сторожевая башенка, через степи, где кочевники пасут
бесчисленные стада, и через холмы, сплошь покрытые виноградниками. Везде люди,
везде жизнь, и везде высокие стены, укрепления, часто проходят отряды суровых
мужчин с оружием в руках, а из кузниц доносится постоянный звон ударов по
железу.
И куют, как невесело понимал Адам, вовсе не соху или
плотницкие топоры. Спрос на топоры, которыми убивают людей, гораздо выше.
Адам еще никогда не забирался так далеко, он был уверен, что
уже дошел до края земли, и когда ему сказали, что вон тот далекий город на
горизонте называется стольным градом Иареда, его потомка в пятом поколении, он
даже заколебался: нужно ли туда идти, не будут ли люди такие же дикие и
злобные, как в городах, которые построили потомки Каина.
Он остановился на вершине голого каменистого холма, от
которого несет жаром, словно от раскаленного в печи камня, и озирал как далекий
город, так и окрестности.
Сухая и бесплодная земля раньше тянулась от серо-черных
скал, даже не земля, а усыпанный известью песок, но руки его потомков теперь
оживили долины и даже холмы. Везде сады, посевы, склоны холмов усыпаны
пасущимися стадами, а редкие озера полны одомашненных гусей и уток.
Когда он первый раз проходил по такому выжженному злым
солнцем безлюдью, где даже ящерицы брезговали селиться, всегда думал, что людям
здесь делать нечего, но они приходили, селились, рожали детей. И если он
появлялся там через какую-то сотню пустяковых лет, воздух уже звенит от
детского смеха, на берегу глинистой речки тянутся селения, окруженные буйной
зеленью, а еще через два поколения такие вот спаленные солнцем места
превращались в сплошные огромные оазисы.
— Ну что, — проговорил он вслух, — не этого
Ты ждал?.. Думал, погибнем вне врат Эдема, будем скулить и, поджавши хвосты,
проситься обратно? Но Ты сделал садом только Эдем, а мы делаем им всю Землю!
У него давно появилась эта привычка разговаривать вслух,
слишком часто путешествовал в одиночестве. Иногда ловил себя даже на том, что и
в присутствии Евы или детей говорил что-нибудь вслух, но спохватывался и с
виноватой улыбкой отмахивался: мол, не обращайте внимания, старики уже
забывают, где они находятся.
Он собирался спускаться с холма, как вдруг с небес, из
глубин земли и из самого воздуха раздался могучий и очень знакомый Голос:
— Почему? Как раз на это Я и надеялся.
Адам пробормотал несколько ошалело:
— Господи?.. Ты?
— А кто посмеет с тобой так говорить?
Он ответил с неловкостью:
— Да появлялись тут… Твои… которые посланцы.
Голос ответил гулко:
— Разве у тебя не появляются иногда мимолетные мысли,
за которые бывает стыдно?.. А иной раз даже не мимолетные… А ведь у тебя-то
мыслей горстка… Но ты, Адам, жил правильно и поступал правильно. В целом. На
мелкие отступления Я закрываю глаза… Иначе людей надо истребить немедленно. Ты
сумел пройти по жизни и без моей направляющей руки… иногда отступая в стороны,
но все же правильно. И ты пришел…
Что-то тревожное прозвучало в знакомом Голосе, но Адам не
обратил внимания, спросил жадно:
— Ты не показывался мне, как и другим… это я понимаю,
это отлучение за мой проступок… но почему перестал говорить?
— Я не перестал, — ответил Голос. — Я
постоянно говорю с тобой, Адам. Но уже с тобой… раздробившимся на тела… на
много тел.
Адам взмолился:
— Господи, я не понимаю тебя!
— Ты видишь разных людей, — ответил Голос
терпеливо, — но Я все так же вижу одного. Хоть тогда, когда ты был в самом
деле один, хоть теперь, когда тебя уже много. Ты все тот же Адам, только во
множестве тел. И как одним твоим проступком все эти тела стали виновными, так и
однажды одной великой жертвой все будут прощены.
Адам прошептал, оглушенный:
— Не велика ли ноша… чтобы все несли груз вины одного,
и не велика ли ответственность одного, чтобы мог снять грех сразу со всех?
— Человек… — ответил Голос, — бывает
настолько низок, что позорит весь род людской, но бывает и настолько велик, что
одним своим существованием может оправдать весь род человеческий.
Адам повторил в ужасе:
— Не велика ли ноша… Лучше бы я об этом не знал! А так
ходи и сверяй каждый шаг.
Голос поинтересовался:
— А что, тебя в самом деле тревожит, чтобы все было
правильно?
Адам огрызнулся:
— Ты же Всеведущий, ты должен знать!
— Мало ли, — ответил Голос, — что Я знаю. Я
не отвечаю на то, о чем не спрашивают.
Адам спросил зло, но сам услышал, как в его резком и
требовательном голосе прозвучало отчаяние:
