Голос ответил негромко:
— Ты прав, Адам. Делай, как задумал. Я сам приму твой
последний вздох в этом мире. А сейчас поспеши обратно, если хочешь попрощаться
с близкими.
Он взмолился:
— Для меня все люди — близкие!
— Нет, — произнес Голос неумолимо, — ты
можешь попрощаться только с теми, кто вблизи твоего родного очага.
Адам вздохнул.
— Я не успею, Господи. Я так далеко забрался от дома…
— Я помогу тебе, Адам. Закрой глаза и тут же открой, ты
будешь у родного порога.
Глава 3
Сифу передали, что Адам, прародитель всех людей, велел
немедленно прийти к нему. Сиф как раз собирался поправить упавшие ворота, но
бросил на землю молоток и послушно побежал к отцу. В доме Адама горят
светильники, источая сладкие запахи, сам Адам сидит за столом, опустив на
столешницу локти и подперев кулаками голову.
Сиф спросил осторожно:
— Отец, ты посылал за мной?
Адам поднял на него взгляд, под глазами повисли мешки, а
глазные яблоки покраснели из-за множества полопавшихся сосудов.
— Да, Сиф. У меня великое множество сыновей, но ты мой
единственный, кто идет по жизни прямо и честно, соблюдает законы и не
злоупотребляет властью. Потому тебе и передаю свои последние слова… Сегодня я
умру. Скажу честно, умирать страшно. Надо будет что-то придумать для простых
людей, потому что даже меня мысли о смерти повергают в ужас, а что говорить о
людях попроще?.. Скажи Еноху, пусть подумает, что сделать, чтобы люди
утешились. Пусть даже это будет ложь… Что-нибудь на тему, будто жизнь
продолжается и после смерти… Врем же детям, когда чувствуем, что правду
говорить нельзя?
Сиф сказал осторожно:
— Еноху? Может быть, лучше его внуку Ламеху?
— А что Ламех?
— Ему всего пятьдесят два года, — сказал
Сиф, — но он уже известен как мудрец, который решает самые трудные споры.
Адам кивнул.
— Хорошо, пусть Ламех… Пусть кто угодно, я просто вижу,
что это надо сделать. Человек не сможет жить в отчаянии. У него должна быть
надежда… Он озвереет и начнет все крушить, если поймет, что мир вместе с ним
исчезнет. Пусть все уверуют, что после смерти жизнь будет еще лучше…
Сиф воскликнул:
— Но уверовавшие начнут убивать себя!
— Убивать себя нельзя, — сказал Адам
строго. — Надо объявить, что это самый большой проступок! Жизнь дает
только Творец, только Он вправе забирать… когда сам того захочет. Пусть живут… а
кто хорошо жил, тот и после смерти будет жить хорошо, а кто жил недостаточно
хорошо, после смерти будут наказаны… Но главное — все равно они будут
жить! Ибо даже постоянно наказываемыми… это все-таки жить! Да и всякое
наказание, сужу по себе, когда-то заканчивается…
По виду Сифа было заметно, он не все успевает ухватывать из
сказанного, но покорно кивал и приговаривал, что все запомнит и все исполнит.
— Теперь о нас, — сказал Адам слабо. — Умрет
когда-то и Ева. Ее похороните в той же одежде, в которой вышла из Эдема, но мою
возьми себе.
— Отец, — вскрикнул Сиф. — Какая одежда? О
чем ты? Я только сейчас начинаю понимать… ну медленно до меня доходит, что ты
собираешься уйти от нас на этот раз навсегда! Ты хоть подумал, как мы будем без
тебя? Ты никогда не вмешивался в наши жизни, но все держалось на твоей
мудрости, на твоем понимании, на твоем справедливом суде! Что начнется, когда
ты умрешь?
Адам накрыл на столешнице огромной ладонью пальцы Сифа.
— Продолжайте, как жили… хотя понимаю, что начнется
жизнь иная. И многое переменится… А одежду возьми обязательно! Я ее получил из
рук самого Творца. Она из шкуры того гада, который обманул Еву. Я от Создателя
старался ничего не принимать, детская гордость и уязвленное самолюбие играли,
винюсь… но эту взял, потому что это шкура моего самого лютого врага!
Сиф сказал осторожно:
— Да, конечно…
Адам прервал слабым голосом:
— Сиф, в одежде из этой шкуры ты будешь понимать язык
зверей, а людей слышать с другого конца света!.. Любой твой удар будет
смертельным, а в беге будешь обгонять даже птиц. Эта одежда придает великую
мощь, и я не хотел бы, чтобы она попала в руки недостойного человека.
Сиф посерьезнел, ответил торопливо:
— Да, отец! Я понял, отец. Все сделаю, как ты скажешь.
Может быть, ее просто уничтожить?
— Ты мудр, — ответил Адам с одобрением, — но
я не знаю, возможно ли ее уничтожить. Девятьсот тридцать лет я бегаю в ней по
горам, падаю со скал, сплю на земле, проползаю в пещеры сквозь узкие щели между
острыми камнями… любая одежда в первый же день изорвалась бы в клочья!
— Понял, отец…
— А потом, — сказал Адам строже, — передай ее
самому достойному из твоего колена. А тот пусть передаст тоже самому
достойному.
— Все сделаю, отец!
Адам похлопал его по руке.
— А помнишь наш разговор об Эдеме?
— Да, отец!
Адам сказал тихо, отводя взор:
— Так вот сейчас, когда я прожил девятьсот тридцать
лет, уже не могу сказать с уверенностью, что именно видел. Тогда в каждом
облаке находил драконов, огромные дворцы, летающие корабли, воздушные горы…
Теперь вижу только облака. И… вспоминая об Эдеме, я…
Он закашлялся, Сиф поддержал его, пока тело Адама
сотрясалось, сказал торопливо:
— Отец, я все понял.
— Правда?
— Понял, отец.
Адам прошептал:
— Но все равно, Сиф…
— Я слушаю, отец, слушаю!
— Он… есть.
Вечером Адам вышел из дома и, попрощавшись с теми, кто успел
прийти на его зов, быстро пошел в горы, запретив следовать за собой кому бы то
ни было. Сиф удерживал плачущую Еву, что рыдала и рвалась вслед Адаму,
остальные провожали тревожными глазами уходящего первочеловека и старались
угадать, каким мир станет после его смерти.
Адам поднялся в горы, там отыскался удобный и очень
потаенный участок, до захода солнца успел выкопать две пещеры, одну в другой.
Даже после прегрешения рост Адама оставался гигантским, Творцу пришлось согнуть
его тело, чтобы оно поместилось в главной пещере.
По всем землям, включая и те, где расселились потомки Каина,
прошел плач и горькие стенания. Адама любили и чтили, он оставался единственным
непререкаемым авторитетом, судьей и учителем. А с его смертью, все чувствовали,
мир в самом деле распадается на части.
Через семьдесят лет после его смерти Ева, плача, призвала
Сифа.
