Михаил покачал головой, исчез. Адам хотел встать и пойти за
ягодами, но опасался, что потеряет важные мысли, что клубятся в голове, их так
много, не вмещаются, и он с ужасом понимал, что многие исчезают навсегда, лишая
его полного понимания этого мира.
Он потряс головой, в ноздри лезут плотные запахи благовоний
и ароматы кинамона, доносится благоухание цветов, вообще пахнет здесь все, и
пахнет мощно.
Может быть, мелькнула мысль, потому и соображает плохо, что
лезут эти запахи? Надо уйти подальше…
Кусты расступались при его приближении, даже деревья, как
ему показалось, из почтения перед тем, кто и есть хозяин всего, отодвигались с
его пути. Не сдвинулось только самое огромное дерево, он его сам назвал за
величину и величие деревом жизни, кроной достигает облаков, а ветви распустило
на добрую четверть сада.
Из-под его корней бьют два источника: один с молоком и
медом, другой с вином и оливковым маслом. Деревья в большинстве своем красного
цвета, оранжевого и желтого, над кронами постоянно носятся триста ангелов,
освещающих сад своим сиянием и услаждающих душу пением.
Вообще-то пение ничего так, но сейчас оно больше раздражало,
чем грело душу.
На большом плоском камне впереди разлегся крупный
огненно-красный дракон. Размером чуть больше самого Адама, если не считать
крыльев, он их небрежно спустил со спины, где обнажился золотой гребень дивной
красоты, все шипы заостренные и чуточку загнуты в сторону хвоста, словно напор
встречного ветра их так наклонил за годы полета…
Гранит исцарапан острыми алмазными когтями, слева край
стесан, земля блестит в золотых чешуйках. Адам сам утром видел, как такой же
дракон томно чесал бок о выступ, обдирая камень и срывая старую чешую, из-под
которой уже свежо блестит молодая.
— Брысь с дороги, ящерица, — сказал Адам.
Дракон лениво приоткрыл один глаз, во взгляде непередаваемое
презрение к такому невзрачному существу, и снова задремал. Адам поднял
увесистую палку и с размаха трахнул дракона по голове. Палка переломилась,
дракон открыл оба глаза, фыркнул, но поднялся во весь рост, четыре мощные лапы
и красивые, ни на что не похожие крылья: как у огромной летучей мыши, но
золотые и покрытые не то рыбьей, не то змеиной чешуей.
— Брысь, — повторил Адам громче.
Дракон подпрыгнул, взмахнул крыльями и рванулся вверх почти
вертикально. Адам смотрел вслед со злостью и завистью. Драконов почему-то не
любил, хотя и понимал умом их красоту. Но слишком уж яркие, вызывающе красивые,
пышные, постоянно собой любующиеся, а это обидно, что ли… Им, человеком, должны
любоваться, твари поганые, а не собой. Ну и что, если они красивее, зато
он — хозяин этого сада!
Он не заметил, как за ним увязался средних размеров зверь,
приветливо махал хвостом, искательно заглядывал в лицо, иногда убегал далеко
вперед, исчезал, но всякий раз возвращался и смотрел на Адама с вопросом в умных
глазах.
— Что, — сказал Адам, — ты свое имя забыл?
Тебя зовут пес. Ты собака, понял?.. А теперь беги играй, в этом саду весело.
Пес убежал, Адам брел дальше, как вдруг сзади под колени
ткнуло с такой силой, что он опрокинулся на спину. И тут же на него напрыгнул
пес, быстро облизал лицо, Адам отпихивался, а когда поднялся, пес подобрал
толстую палку, которой подшиб так умело, и сунул в руки.
Адам рассерженно выбросил ее, но пес с таким рвением
бросился за палкой, словно от скорости зависит его жизнь. Адам не успел
опомниться, как пес оказался перед ним и снова совал ему палку. Адам постарался
забросить ее подальше, но пес отыскал и принес опять. В третий раз Адам швырнул
в самые густые заросли, а сам пошел в другую сторону.
Не прошло и минуты, как сзади послышались мягкий топот и
хэканье. Пес несся за ним, глаза счастливые, в них любовь и преданность, а в
пасти толстая палка.
— Ты меня замучаешь, — сказал Адам с досадой.
Пес настойчиво совал ему палку в руки. Адам вздохнул и
бросил ее подальше в сторону. Что такое «замучаешь», он начал понимать после
двадцатого или сорокового броска, когда уже рука в плече заныла, а
осчастливленный вниманием пес все приносил палку и просил бросить еще
куда-нибудь.
Ангелы наблюдали за ним издали, человек бродит по самому
красивому и замечательному месту мироздания, но не понимает еще его красоты,
играет с собакой, рвет на ходу ягоды, тупо глазеет по сторонам… Венец творения?
Люцифер сказал резко:
— На свете существует только то, что хочет наш Творец.
Если человек будет иметь возможность делать не то, чего желает Творец… нет, я
этого даже представить не могу! Это невозможно, так не должно быть!
— Человек разрушит этот прекрасный мир, —
согласился с ним ангел по имени Азазель. — Нельзя, чтобы кто-то мог
противиться Творцу!
Михаил произнес слабо:
— Ну, вот так и разрушит… Ведь человек, как сказал
Всевышний, может творить и добро…
— Может! — воскликнул Люцифер. — А может и не
творить. Но зачем в мир, где все устроено по воле Творца, вводить существо,
которое может испортить всю красоту, гармонию, слаженность?
Михаил возразил:
— Почему ты думаешь, что человек этой возможностью
воспользуется?
— А ты так не думаешь?
— Нет.
— Потому что ты… — сказал Люцифер, помолчал и
уточнил: — потому что ты — Михаил, верный и преданный, а не кто-то из
ангелов поумнее. Я просто уверен, что человек обязательно воспользуется
возможностью все испортить, изгадить… и вообще натворит такое, что мало никому
не покажется.
Адам вздрогнул, прямо впереди на тропке вспыхнул свет, а из
него вышел громадный человек в полтора его роста, ослепительно красивый, с
сияющим лицом, глаза горят, как два солнца, весь в белой одежде, за спиной два
огромных лебединых крыла.
Пес выронил палку и зарычал на ангела. Шерсть его встала
дыбом. Ангел не повел на него и бровью, смотрел на Адама с брезгливым
интересом.
— Приветствую, человек, — произнес он таким
красивым звучным голосом, что у Адама взволнованно забилось сердце, он сразу
ощутил, что незнакомец неизмеримо выше его, он создан из огня и света, а вот
он, да, из земного праха. — И как тебе здесь?
Адам ответил поспешно:
— Да хорошо… Да очень хорошо! Я не заслужил такой
красоты и такого счастья. И даже боюсь.
Незнакомец спросил с интересом:
— Боишься? Здесь нет опасных зверей. Даже львы и тигры
питаются травой и мурлычут, как малые котята.
Адам помотал головой:
— Нет, боюсь другого.
— Чего?
— Кому много дадено, — ответил он, — с того
много и спросится. А я ничего не знаю, ничего не умею.
