Ной покачал головой.
— Это не то…
— Почему?
— Когда человек начинает менять жизнь только потому,
что иначе помрет, это неискренне. Это просто спасение шкуры. Нет, человек
должен ощутить легкую тревогу… даже не тревогу, а тень ее… Вообще-то, если по
правде, человек должен захотеть переменить жизнь по собственной воле, а не
потому, что подталкивают! Но Господь и тут проявил милость: Он дал намек, Он
сообщил о потопе сперва через Еноха Мафусаилу, потом мне, даже сказал, когда
это случится… И нужно не допытываться: в самом деле я слышал глас Всевышнего
или же мне померещилось, а взять и переменить жизнь!
Ханнуил улыбался.
— И никто, — заметил он иронически, — даже с
такой ясной и настойчивой подсказкой не стал менять жизнь. Обидно?
— Да, — ответил Ной, вздохнув. — Но, что делать,
у нас свобода. Каждый выбирает свой путь сам.
Глава 5
Наступил день, когда Ной снова услышал голос Творца. Тот
продиктовал ему размеры ковчега: длина триста локтей, ширина — пятьдесят,
высота тридцать, из которых двадцать будет под водой и десять над водой. Это не
корабль, Ной, хорошенько запомни! Любой корабль сужается сверху вниз, а ковчег
сужается снизу вверх. Потому он абсолютно не приспособлен для того, чтобы гордо
разрезать волны под парусом или на веслах. И вообще ковчег не для плавания!
Ковчег создан всего лишь для того, чтобы удержаться на волнах.
Всего два входа в ковчеге: прикрытое защитным козырьком
сияющее окошко вверху, через него выпустит голубя. И второе окошко, названное
петахом, через который в ковчег вступит Творец.
Когда Ной пересказал это детям, Сим спросил осторожно:
— Почему вход для Господа не вверху?
Яфет тоже посмотрел на отца с вопросом в глазах:
— Вообще-то да… Для Всевышнего дверцу делать сбоку… гм…
Ной развел руками:
— Неисповедимы пути Господа. Но, думаю, это потому, что
Господь и в новом мире будет появляться не оттуда, откуда его ждут.
Дети с Ноемой отправились в рощу подсчитать нужное
количество деревьев, а Ной снова услышал Голос:
— Потом ты покроешь ковчег изнутри и снаружи смолою.
Ступай на реку Пишон и возьми там драгоценных камней освещать ковчег. Когда
придешь туда, я сделаю так, что ты их увидишь сразу, а другие не увидят. Я
хочу, чтоб ты знал, что потоп уничтожит всех тварей живых, но ты войдешь в
ковчег и будешь жить в нем. Ты и твои сыновья, твоя жена и жены твоих сыновей.
Ной ответил торопливо:
— Да, Господь. Сделаю, как ты велишь!
— Приведи в ковчег всех земных тварей. Возьми самца и
самку от каждого рода, который не является чистым, и по семь пар самцов и самок
от всякого рода, который будет считаться чистым…
Ной повторил:
— По семь пар чистых и по паре нечистых…
Голос поправил строго:
— По паре не чистых, а не по паре нечистых!
— Да, Господь, — ответил Ной ошалело, — но…
мой разум не видит разницы!
— Надо видеть, — ответил голос еще строже. —
И всегда нужно избегать грубых слов, если можно избегнуть их, сказав то же
самое, но иначе! Более точные слова зачастую более оскорбительны, а вражда и
войны возникают по таким мелочам, что люди потом и вспомнить не могут, за что
пролилось столько крови…
Ной прикусил язык, уловив наконец разницу между «нечистыми»
и «не чистыми», но вслух взмолился:
— Как я могу выполнить Твое повеление? Из меня паршивый
охотник, я и козу не поймаю! Да и вообще я должен был быть охотником, который
умеет распознавать различные виды животных и ловить их!
Голос ответил сухо:
— Тебе не надо ловить животных. Они придут в ковчег
сами. Также Я позабочусь, чтобы припасы твои не сгинули и чтобы нечестивцы из
твоего поколения не причинили тебе вреда.
— Да они не причиняют, — заверил Ной. —
Только смеются.
— Это сейчас, — ответил Голос, — посмотришь,
когда вода будет подступать к ковчегу.
Самая тяжелая пора наступила, как и предрекал Ханнуил, когда
они впятером приступили к строительству ковчега. Сыновья без устали работали
топорами, срубленные деревья падали с гулом и треском, земля вздрагивала, Ноема
рубила сучья, а Ной, как самый могучий, укладывал бревна, сверяясь с планом
ковчега.
За это время сыновья обзавелись женами, те тоже помогали,
чем могли, на строительстве этого огромного и уродливого сооружения,
некрасивого и нелепого, но, как говорят их мужья, необходимого.
Ханнуил первым узнал о начале строительства, а после него из
города прибыла целая толпа и долго развлекалась дурацкими шуточками,
насмешками, издевками.
Когда глумящаяся толпа ушла, усталый Ной воткнул топор в
обтесываемый ствол кедра и вытер пот со лба. Горячие капли пота ползут по
щекам, срываются с подбородка, рубашка вся промокла, а в груди тоска и горечь.
— Теперь я понимаю, — прошептал он.
Ноема спросила встревоженно:
— О чем ты?
— Понимаю, — ответил он замедленно, — почему
Господь велел строить именно ковчег… а не огородил мой дом и огород от потопа.
Это тяжкое испытание — строить ковчег! Сколько раз я готов был все бросить
и пойти в город, где сплошной праздник плоти!.. Все веселятся, а я работаю
тяжко от восхода и до захода солнца. И так вот из года в год. Еще три года до
начала потопа, а я едва сдерживаюсь…
Ноема проговорила медленно, запинаясь на каждом слове:
— Ной… я всегда пойду… за тобой… Если скажешь… бросить
все… я тут же брошу… Ты мой господин… мне тоже бывает обидно… что мои
сверстницы гуляют, а я…
Он тяжело вздохнул, отер тыльной стороны ладони пот на лбу.
— Нет, продолжим. Это испытание. Мы не настолько
хороши, чтобы Господь взял нас в новый мир без колебаний. Он проверяет, в самом
ли деле мы Ему верны. И насколько верны.
Она вздохнула, но на мужа смотрела с любовью и преданностью.
Похоже, он и сам заметил, что, пока растил лес, а особенно во время постройки
ковчега, когда его особенно донимали насмешками, он стал тверже, что ли… хотя
нет, остался таким же мягким в общении, как и раньше, мягким и уступчивым,
однако Ноема видела, как он все больше отдаляется от этой постоянно веселящейся
массы, уже сходящей с ума от попыток придумать что-то еще более праздничное,
веселящее, ублажающее плоть.
Да, люди остались такими же. Это он отдалился, медленно и
незаметно очищаясь от этой жизни, этих желаний, этих целей. И как хорошо, что
она с таким мужчиной, который сам для себя толпа, и другой ему не надобно.
Настал день, и Ной с трепетом в душе услышал страшные слова:
