Таргитай чувствовал шевеление в прогнившей валежине, слабые
толчки. С усилием повернулся, сбив локтем клок толстого мха с мясистыми краями.
Спиной он раздавил пару огромных лишаев, другие тянули к небу широкие, как
баклажки, горлышки. Таргитай заглянул, отшатнулся: из темной глубины кто-то
смотрел пристально, неотрывно.
На другом углу полянки гнили бесформенные валежины.
Поднимались мясистые стебли с разбухшими красными головками, похожими на сырое
мясо. Воздух не двигался, тяжелый и сырой.
Ухомякав большой ломоть сала с хвощом, Таргитай дальше жевал
вяло, выгрызая розовую жилку мяса. В сыром воздухе взмок, со лба катились капли
пота, глаза щипало. Волчья душегрейка мерзко липла к спине.
Однажды мелькнул светлый бок оленя, Таргитай успел увидеть
ветвистые рога. Пролетел, шумно хлопая крыльями, большой черный ворон. Уселся
по ту сторону поляны, ветка затрещала, прогнулась. Ворон топтался, устраиваясь,
желтые когти сжали ветку так, что молодая кора лопнула, брызнул сок.
Ворон медленно опустился на ветку брюхом, на человека
посматривал со злорадным удивлением. Он был огромный, массивный, таких Таргитай
еще не встречал.
— Есть хочешь? — спросил Таргитай
напряженно. — Могу поделиться. Но знай меру, мне еще идти… Если встану,
конечно.
Ворон посмотрел одним глазом, повернул голову, взглянул на
Таргитая другим. Огромный твердый клюв сухо щелкнул. Таргитай не понял, хотел
переспросить, но внезапно сзади затрещало, кто-то засопел мощно, свирепо. Он
обернулся, замер с салом в зубах.
За деревьями дрались две огромные еловые шишки. Ростом с
людей, с головы до ног в крупных чешуйках, они катались, сцепившись, как пауки,
молотили сухими узловатыми руками, похожими на суковатые палки. Слышался треск,
щелканье. Когда с разбега натыкались на деревья, на землю падала серая чешуя.
Один из драчунов был помоложе, в зеленых пластинках, ровных и блестящих, другой
в серых, выщербленных, но дрался яростно, напрыгивал, теснил супротивника.
Таргитай откинулся к валежине и вытянул ноги. Лешие!.. В
деревне знали — шкуру не снимешь, мяса нет, а из жил даже тетиву не сделаешь —
рвется. Ни вреда от них, ни пользы.
Вдруг с другой стороны затрещали кусты. Что-то огромное
неслось через Лес, ломая и круша все на пути, ровно осатаневший буй тур или
разъяренный бер… Таргитай опасливо подгреб мешок поближе.
На поляну вывалился, прорвав колючие кусты, Олег.
Выпученные, как у совы, глаза дико блуждали, по щеке текла кровь. Волосы и
бороденка всклокочены. Он хватанул ртом воздух, сказал, задыхаясь:
— Ты… еще… здесь…
— Обедаю, — ответил Таргитай.
Он начал грызть сало, опустив голову, не показывая виду, что
обрадовался возвращению волхва. Грудь Олега часто вздымалась, дыхание изо рта
вырывалось с хрипами и всхлипами:
— Я шел… бежал… вдруг напоролся… на чешуйчатых!
— Леших, что ли? — спросил Таргитай
буднично. — У тебя кровь на морде. Чего лез? Двое в драку, а третий в…
другое место.
— Это я о кусты… Тарх, это страшно!
Таргитай жевал сало, сидя в той же позе, прислонившись к
сырой валежине, широко раскинув ноги.
— А чем страшно? — спросил он лениво.
— Лешие, понял?
— Такие, да? — спросил Таргитай. Он ткнул ломтем
сала за свою спину, потом сунул тем же концом в рот, откусил, чавкал, прикрыв
глаза.
Олег ошалело посмотрел в ту сторону, подпрыгнул. Таргитай
чавкал, жмурился, свободной рукой чесал вспотевшую грудь. Олег бросил
панический взгляд по сторонам:
— Светлые боги!.. Мы в их землях!
— Разве у тебя с ними свары?
— Нет, но… Брось жевать! Ты начал, когда я был здесь! И
все жрешь, как кабан. Нет, я с ними не ссорился, но я все равно боюсь до
поросячьего визга.
— Почему?
— Не знаю, — ответил Олег натянутым, как тетива,
голосом. — Просто боюсь!
Он был белым с той желтизной, какая бывает у дерева с
содранной корой. Крупные капли пота катились по лбу, но кровь подсохла, Олег
запоздало тер ее пучком травы. Один лешак вырвался, другой в два раскоряченных
прыжка догнал, повалил. Опять мерно катались взад-вперед, вереща сухими
голосами, сдирая чешуйки.
— Есть хочешь? — предложил Таргитай.
— Нет, — быстро и с отвращением ответил
Олег. — Тарх, какой ты… Дурак, как все, только намного ленивее. Тебе что
лешие, что звезды, что желтая глина, из которой не вылепишь горшок! А я волхв,
понимаешь? Жажду знать, почему вода мокрая, почему зимой обращается в камень,
почему Род разделил человека на мужчину и женщину… Люди бесстрашны по своей
тупости. Они просто не ценят жизнь! А я знаю ей цену. Потому боюсь, что могут
убить…
— Все-таки поешь, — посоветовал Таргитай. —
Худой, как жаба, что ночь пролежала на муравейнике!
Олег в безнадежности махнул рукой. В молчании развязал
мешок, в молчании ел, уткнув глаза и дергаясь при каждом шорохе. За деревьями
сухо стучало, трещали кусты.
— Вдруг дерутся сутками? — предположил Таргитай
лениво. — Или по неделе? Из-за них не евши?.. Я поесть и поспать нигде не
откажусь!
— Какой ты…
— А чего бояться? — пробормотал Таргитай
равнодушно. — Они же для нас… как вон те ветки. Никакие.
— Это ты — как ветка, — пробормотал Олег. — А
лешие — древнейшее племя. Боги создали их раньше нас. Только они чем-то
прогневили богов. Не выполнили какого-то важного предначертания. Сбились с
пути, что ли?
— Если сбились с пути, разве виноваты?
— Дорогу выбираем сами! А среди богов сами ищем того,
кому нас вести.
Таргитай приподнялся, всматриваясь, но лешие исчезли. За
кустами еще слышался удаляющийся треск, стук, щелканье.
— Сколько им лет?
— Живут дольше, чем самые старые деревья. Они другие,
Тарх! Это меня пугает. Мы живем общиной, они — каждый по себе. Они на другой
день уже не помнят, что было вчера, а мы храним память не только свою, но и
дедов-прадедов, пересказываем, вычерчиваем на бересте черты и резы, учимся не
только на своей дури, но и на чужой. Поэтому мы хоть на маковое зернышко умнее
пращуров, что бы нам ни вещали захмелевшие старики о великом уме предков! А эти
древние всегда такие, как и тысячи лет назад…
Таргитай долго смотрел вслед лешим. Наконец его глаза
отыскали молодого волхва:
— Эх, мне бы понять, почему отвернулись боги.
Олег перестал жевать. По его лицу читалось, что скорее
валежина, на которой сидит Таргитай, поймет что-то умное, чем самый ленивый из
Народа.
Таргитай закончил едва слышно:
— А потом придумать, что делать, чтобы боги не
отвернулись и от нас.
