— Им скажи. Я знаю, что из тебя волхв, как из моего…
Он не договорил, а Олег выспрашивать не стал. Вокруг
выворотня головы торчали плотно, для воды не осталось места.
— Откуда столько? — прошептал Олег с мукой. —
Не ночь, а повылезли. Правда, небо в тучах, но все-таки светло!
— Хвороста набрал? — спросил Таргитай.
— Как я мог? — прошептал Олег яростно. — Ты
дурак и лодырь, потому не зришь опасности. Упыри — самое большое зло! Богов еще
не было, а мир уже был поделен между упырями и берегинями!
Таргитай скривился от мощного запаха. Хоть секиру вешай…
Наверное, потому и живут здесь берегини?
— Почему не набрал? — спросил он.
— Упырей увидел, говорю тебе! Мы прошли через Болото,
потому что они боятся солнца, но сейчас нагнало туч. Вдруг да хлынет ливень?
— В ливень даже лягушки скачут по берегу, — заявил
Таргитай.
— Ежели лягухи, то и упыри…
— Это как два пальца замочить. За жабами и упыри не
отстанут. Ты нагреби хворосту. Стемнеет, быть нам в Болоте.
Верхушки деревьев грозно зашумели. По Болоту прошла рябь,
кувшинки с оставшимися лягушками заколыхались. Небо темнело быстро. Тучи ползли
темные и тяжелые, как грех. Над Болотом темнело, но упырь блестел, как
смазанный свиным салом, вокруг поблескивали такие же безволосые бородавчатые
головы. Упырь приподнимался на всех четырех лапах, тяжело и надсадно квакал.
Его живот с трудом отрывался от мокрого дерева, а покрытая слизью кожа стала
матовой, собралась складками.
— Во стая, — сказал Таргитай удивленно. —
Сила! Гуртом и бога бить можно. Кто бы подумал, что в нашем Лесу столько
гадости? В чужих — понятно, но чтобы в нашем?
Олег облизал пересохшие губы:
— Чую магические силы…
— Пойдем собирать хворост, — ответил Таргитай.
Когда стаскивали ветки, Олег держался к Таргитаю так близко,
что тот не утерпел, зло отмахнулся. Волхв упал на спину, задрав ноги.
— Не лезь под руку!
— Я нечаянно…
— За нечаянно бьют отчаянно. Не жмись ко мне, как к
бабе! Дам в лоб, и ухи отпадут.
Олег чуть отодвинулся, но когда плеск стал громче, волхв снова
пугливо жался к Таргитаю, держа его как щит между собой и Болотом.
Последнюю охапку притащили вовремя: от костра остались одни
багровые угольки. Таргитай набросал мелких щепочек, с силой подул, морщась от
взлетевшего пепла и страшно раздувая щеки. Угли покраснели, блеснул язычок
огня.
Он добавил хвороста, сказал твердо:
— Большой огонь разводить не надо.
— А упыри?
— Найдут, не волнуйся! На всю ночь хвороста не хватит.
А когда догорит последняя ветка, нас утащат сонными.
— Я не сомкну глаз! — вскрикнул Олег. Он дрожал
как осиновый лист. Тощие руки не находили места, он все время пересаживался,
вытягивал шею.
— Вот и ладненько, — обрадовался Таргитай. —
Последи за огнем. А я без сна помру. Я слабый. Мне надо много спать и вволю
есть.
Он снова развязал мешок. За Олегом посматривал одним глазом.
Говорят, за два года до рождения этого труса, однажды ночью была страшная
гроза, когда Небо любилось с Землей. Ветер ломал вековые деревья, срывал
вершинки и уносил, тучи нависали на Большой Поляной страшные и грохочущие, от
блеска молний было светлее, чем днем. Испуганные люди забились в норы и дупла,
дрожали, пережидая грохот и начавшийся ливень. Но все-таки кто-то видел как
самая огромная молния ударила в дупло Дуболома, с небес донесся удовлетворенный
вздох, и тут же гроза стала затихать. Из дупла еще шел дым, когда люди
сбежались, вытащили обугленные тела. Уцелела только молодая дочь Дуболома.
Волхвы хмурились и качали головами. И в самом деле, ровно через девять месяцев
родила мальчика, на голове которого были ярко-красные волосики. Ребенок,
родившийся от брака Неба и Земли, должен быть великим волхвом или великим
героем, как утверждали старики, такие дети еще в детстве, а то и в колыбели
совершают великие подвиги… Но в этот раз мудрые старцы ошиблись. Олег вырос огненно-рыжим,
с красными как пламя вечернего костра волосами, но племя еще не видало такого
труса и никчему!
Олег походил по острову, собирая хворостинки, а когда
вернулся, Таргитай уже спал, подогнув колени. Рот перекосился, мешок прижимал
обеими руками, будто собирался есть, не просыпаясь.
Глава 4
Таргитай тянул на голову шкуру, спасаясь от яркого света,
умащивался, подтыкивал края, чтобы не дуло. Вдруг прижгло так, что услышал
шипение и запах горелого мяса. Он дико заорал, открыл глаза.
Олег, бледный как смерть, раскорячился над едва тлеющими
углями. Снизу его подсвечивало красным, лицо казалось залитым кровью.
— Уже утро? — спросил Таргитай в испуге. —
Только глаза закрыл…
Из нижней губы Олега текла кровь, бородка слиплась
коричневым клином. Он сказал хрипло:
— Думал, ты околел… Здесь были упыри! Собрались вокруг,
тянулись… Я бросил последнюю хворостину, когда рассветало… Еще бы чуть…
Таргитай подул на обожженные пальцы, пожаловался:
— То-то мне всякая пакость мерещилась. Каюсь, грешил на
тебя.
Олег прошептал с ужасом:
— Как ты мог… Они так орали!
— Поспать я умею. Говорят, что я ни на что не годен.
Дурость! Поспать и поесть — с кем угодно схлестнусь! Когда сплю, на мне хоть
дрова руби!
Он зевнул, потянулся. Суставы затрещали, как деревья в
сильный мороз. Не глядя, пошарил в изголовье, нащупал сапоги. На ладони
осталась слизь, словно по холявам проползли улитки. На дереве блестели мокрые
пятна, гнилью пахло сильнее.
— Просыпаться не люблю, — объяснил Таргитай со
вздохом. — Все что-то требуют, орут, гонят, всегда недовольны… У тебя в
мешке что-то осталось?
— Осталось. Я брал на неделю.
— Зачем еде пропадать? Развязывай.
Олег не двигался, глаза его медленно закрывались. Таргитай
развязал мешок волхва, а завязку бросил на деревья. От Болота несло гнилью.
Таргитай повернулся к ветру спиной, налег на хвощ, перебивая вонь.
Олег вздрогнул, от непонятного хруста очнулся. Таргитай
перемалывал крепкими зубами птичьи кости, облизывал залитые жиром пальцы. Губы
блестели, словно всю ночь целовался с упырями. Он шумно чавкал, высасывая мозг
из костей, сопел, взрыгивал, обглоданные кости разбрасывал по всей поляне.
— Жрешь, как стадо свиней, — сказал Олег со
злостью, — а что завтра есть будешь?
— Думаешь дожить? — удивился Таргитай.
Утро перешло в день, наконец Олег, не вытерпев, выхватил из
его рук свой наполовину опустевший мешок. Небо оставалось в тучах, там
перемещались тяжелые массы, солнце редко проглядывало мутным пятном.
