— Ты самый могучий из магов, — воскликнул Мардух с
восторгом. — Я бы не решился!
— Ну, это просто, — отмахнулся старик, которого
Мардух назвал Синкаджем. Бледно-зеленое лицо постепенно оживало, проступил
слабый румянец. — Ковер слушается любого сильного мага, а ты маг могучий.
Веди к себе, Мардух. Ты продвинулся в своих занятиях алмагией?
Мардух оглянулся на дворец, подмигнул Синкаджу и сказал
громко:
— Меня требует перед свои грозные очи великий и грозный
каган, солнце всех миров, включая подземный… Подождешь? Или пойдем вместе.
Каган будет рад. А насчет алмагии не смейся. Она скучна, кто спорит, но будущее
за нею…
Ворота дворца за ними захлопнулись, стражи снова скрестили
копья. На площади медленно возобновилось движение, но иные из работающих
останавливались, тыкали пальцами в небо.
Из дворца выбежали двое в яркой одежде — слуги самого
кагана. Ковер свернули в тугой рулон, унесли к башне из черного камня. Олег
побежал следом, наблюдал, как первый киммер с руганью возился со старой
заржавленной дверью, а второй шатался под тяжестью ковра. Потом втащили
вовнутрь, долго не показывались. Невры устали ждать, звали Олега. Наконец оба
вывалились из двери — мокрые, в смятой одежде, с прилипшими ко лбу волосами:
явно затаскивали на самый верх. Один бессильно прислонился к стене, жадно
хватая воздух, второй захлопнул дверь, дважды повернул ключ в большом висячем
замке, потряс, затем оба на полусогнутых поплелись к дворцу.
Невры потащились к своему караван-сараю. Внезапно Олег
сделал знак неврам помолчать, остановился, вытянул шею. Один богато одетый
степняк говорил другому:
— Толстяк прилетел неспроста. Будет просить
покровительства!
— Думаешь, там выгнали?
— Или сам сбежал. С магией не всегда получается то, что
хочешь. Не то бормотнул, не тем пальцем щелкнул… ха-ха!
— Передерутся, думаешь?.. Эх, эти жалкие твари!
Колдуют, огни мечут, а все одно без нас не могут. Оружие — главная сила,
главная магия! У кого в руке меч, тот и хозяин всему миру: людям, зверям,
насекомым и… магам. А меч в руке кагана.
Глава 10
Начали прибывать отряды самых богатых. Даже кони щеголяли
цветными попонами, стремена в золоте, в уздечках — цветные камешки. Всадники
как картинки: в новенькой одежке, начищенных бляхах — все сверкает, звякает,
поскрипывает кожа.
— Начинается, — определил Олег. — Тарх, ты не
трусь. Будут сотни певцов, я их видел. От каждого народа, каждого племени.
Каган ни уха ни рыла в наших песнях — пой, как знаешь! Все сойдет.
— Может, ты и споешь? — спросил Таргитай слабо.
Олег отпрянул, перекосился. Таргитай повернулся к Мраку, тот
усмехнулся, отрицательно покачал головой.
— А что, если…
Таргитай не договорил. Через пролом с грохотом ворвался на
приземистом коне дворцовый страж. Был он поперек себя шире, грузный, как бочка
с соленой рыбой. Конь лихо простучал, взыграл горделиво. Киммер щурился,
приноравливая глаза к полумраку.
— Эй, — прокричал он низким простуженным
голосом. — Живо во дворец! Только с черного хода — ясно?.. Иначе голову
снесут — задницей петь будете.
Конь всхрапнул, понес через котлы, взвились горящие угли.
Кузнецы едва успели отскочить, киммер достал одного плетью, захохотал, и они с
конем исчезли в дверном проеме, где сияло солнце.
— Идемте, — сказал Олег. — Перед смертью не
надышишься. Не для жизни рождаемся — для смерти.
Возле дворца горели костры, на углях жарилось мясо.
Горьковатый дым стлался по всей площади. Звероватые люди насаживали на вертела
ободранные туши оленей, стоял чад, пахло паленой шерстью.
Подозрительные взгляды стражей ощупывали невров особенно
тщательно. Таргитай ощущал враждебность — низкорослые ненавидят и завидуют
рослым, — старался ускорить шаг, но враждебность становилась тяжелее, он
слышал, как за его спиной вытаскивали мечи из ножен. Ускорь шаг еще малость —
зарубят, скажут, что кинулся бежать…
К черному ходу продирались через пеструю толпу. Там были
смуглые люди в пестрых халатах, пахло от них, как от женщин для утех,
низкорослые желтолицые, крупные рыхлые мужики — на головах словно бы остался
нерастаявший снег; множество лиц уродливых и несчастных, покоренных и
озлобленных. Гипербореи, борисфениты, другие народы — всех невры видели
впервой, но понимали — не киммеры, такие же подневольные. Из покоренных племен
явились кто с дарами, кто будет петь, ублажая кагана.
Мрак двигался через толпу, как бык в стаде коз. Им под стать
были разве что гипербореи — люди другого, дальнего Леса, остальные зло
убирались с дороги. Не только киммеры, подумал Таргитай печально, все не любят
тех, кто выше ростом и сильнее… Как будто мы сами выбрали себе рост и стать!
Из черного хода вышвыривали кости, объедки. Стаи одичалых
собак бросались на добычу с хриплым лаем, грызлись, катались, сцепившись,
шерсть летела клочьями. На ступеньках у двери стояли двое киммеров огромного
роста, на солнце блестели обритые наголо головы. Посреди дверного проема стоял
низкорослый толстяк в халате, полы которого мели грязные плиты. Он выкрикивал
тонким бабьим голоском, на пальцах блестели широкие кольца, драгоценные камешки
стреляли солнечными зайчиками.
Завидев надвигающихся невров, их волчьи шкуры и крутые
плечи, он с визгом попятился:
— Кто такие?.. Какой народ?
Стражи с готовностью направили копья в грудь выступившему
вперед Олегу. Волхв ответил густым низким голосом, каким всегда говорил Мрак:
— Певцы от народа дрягодуров.
Толстяк смотрел на них, задрав голову. Наконец совладал с
собой, пробормотал:
— Неужто на свете и такие люди живут?.. Проходите в
малый зал.
Их ощупали, пытаясь найти спрятанные мечи, у Олега отобрали
мешочек с травами и оберегами. Таргитай надеялся, что отберут и свирель, но не
отобрали…
Невров толкнули тупыми концами копий, и, переступив порог,
они оказались в огромной комнате, полной гаму, разговоров, разных запахов —
народу битком, иные сидят у стен, другие пытаются прохаживаться. У всех дудки,
бубны, рожки, трубы, доски с натянутыми струнами. Разные лица: черные, будто
вымазанные сажей; желтые, словно наелись зеленых груш; разная одежда и разный
запах.
Стены расписаны цветами и диковинными зверями — грифонами,
под самым потолком в ряд оконца. Через них доносятся шум, песни, заздравные
кличи. Расторопные придвинули к стене столы, заглядывали оттуда в главный зал,
где шел пир. На их лицах плясали багровые отсветы — то ли факелов, то ли
костров, разожженных в пиршественном зале.
Мрак вспрыгнул на стол, без усилий оттер двух, едва не
размазав по стене. Через окошко тянулся дым, запахи жареной дичи.
